И на мгновенье, при воспоминании об этом, он ощутил ностальгию по Клэренсу, его знаниям и житейской мудрости.Когда Билл обогнул очередной выступ берега, он увидел мужчину, ремонтирующего лодку. Одна сторона у нее была разбита. Билл остановился.– Что случилось? Мужчина взглянул на него:– Всего лишь зависть.– Зависть? – не понял Билл.– Ну знаешь, всегда найдется кто-нибудь, кто не доволен, что у тебя новая лодка или что тебе везет, и тогда он рвет сети.– Да, жаль, – сказал Билл.Он пошел дальше. Бедняки воюют друг с другом. Вот что нищета делает с людьми.Поднимающийся прилив намочил кроссовки. Он снял их. Недалеко от берега плыла небольшая яхта, возвращаясь в яхт-клуб после круиза, не иначе. Она была так близко, что он разглядел стол на палубе и людей за ним, он слышал их голоса. Пьют вино и едят омаров, подумал он. Следовало бы взорвать!Так это и будет продолжаться: выборы, профсоюзы, законодательство! Вместо того, чтобы действовать по-мужски. А всё такие, как Патрик, с их бесконечными разговорами!Такие, как Патрик. Вспышка где-то в глубинах памяти – и он почувствовал во рту вкус шоколада и бананов. Добрые руки. Нет, я не бью своих детей. Честное лицо, склонившееся над книгами, что-то объясняет, чему-то учит, предостерегает. В какой-то мере жалко, что он потерял его! Они потеряли то, что между ними было в тот день, когда Патрик спросил его о пожаре в Элевтере, а он отрицал свою причастность к этому и все это время знал, что Патрик до конца ему не поверил. Печально.А, этот человек – глупец, и всегда им был! Глупец, имеющий добрые намерения. Он пнул песок. Когда делаешь революцию – не до сантиментов. Жизнь устроена по-другому.Обогнув последний выступ, ведущий к лагуне, он заметил очертания автомобилей и маленького грузовика с потушенными фарами, припаркованных в тени деревьев. Лодка уже подходила к берегу, все огни на ней тоже были потушены, кроме, кажется, габаритных. Его негромко позвали, и он пошел в ту сторону.Нет никаких чувств ни к кому и ни к чему, когда делаешь революцию.Жизнь устроена по-другому. КНИГА ПЯТАЯРАССТАВАНЬЯ И ВСТРЕЧИ Глава 25 Ее тонкие пальцы дергали и царапали одеяло. Когда боль отступила, Агнес откинулась навзничь, крутя головой так, что ее золотые обручи-серьги хлестали по подушке.– Может, мне теперь немного соснуть, – произнесла она.Патрик встал и вышел во двор. Если бы его хоть стошнило, тогда бы он освободился от всей этой гадости. Он не был полностью уверен, что она в своем уме или что он, действительно, поверит в то, о чем она ему рассказала там, в маленькой полутемной комнатке, где она теперь лежала.Женщина, которую он нанял смотреть за ней, сидела на скамейке, бросая горошины в кастрюлю. Когда он подошел, она поднялась. Она благоговела перед его титулом, по еще больше – перед великолепной черной машиной с личным шофером, хотя она и была взята напрокат, чтобы довезти его сюда от аэропорта Мартиники.– Сядьте, – сказал он.Унимая возникающую дрожь, он двинулся в конец двора. Двойной ряд бамбука давал тень узкой ровной грядке с овощами. Ветви батата опутывали новый прочный забор. Он оглянулся на дом, купленный им для матери после того, как она отказалась выполнить его просьбу и возвратиться на Сен-Фелис.– Человеку подобает умереть в том месте, где он появился на земле, – говорила она ему.А дом был хороший, с железной оцинкованной крышей и с водопроводом. Немного поколебавшись, он собрался с духом и, подойдя к скамье, сел рядом с женщиной.– Ну, как она? – спросил он.– Умирает. Ее съедает рак.В ее голосе звучал упрек, что он не понимал очевидного.– Я не об этом. Я о том, как у нее с головой. Она понимает, что говорит? Можно верить тому, что она рассказывает?– Ну, конечно, можно! С головой у нее все в порядке. Попробуйте разговорить ее хоть немного и увидите сами.– А она не буйствует? Не заговаривается?– Кто, она? – с возмущением произнесла женщина. – Она остра как обивочный гвоздь, скажу я вам!Он вернулся в комнату и сел у ее кровати.– Я тебя разбудил, мама?– Нет, я не спала. А ты знаешь, есть какая-то прелесть в том, чтобы вот так лежать здесь и ничего не делать, а только вспоминать. Все видится так четко, я даже различаю краски. Я рассказывала тебе когда-нибудь об имении Морьеров? Ах, ну конечно, рассказывала. У них было около трех тысяч акров земли и такие сады, что и представить себе нельзя. Они часто говорили, что это точно такие же сады, как во Франции. И это правда, потому что когда я была во Франции, то убедилась в этом.Она продолжала говорить, и ее мурлыкающий голос лился так тихо, что Патрику приходилось напрягать слух, чтобы услышать ее.– Они всегда ездили в Париж, каждый год, и даже со слугами. Но я с ними не ездила никогда. Я была тогда еще очень маленькой. Мне казалось, они ездят туда посмотреть на свои деньги в банке. Говорили, что у них было десять миллионов долларов. Вероятно, так и было. Я знаю, например, что семье Фрэнсисов было до них очень далеко.– Я хотел бы поговорить с тобой о том, о чем ты рассказала мне раньше, – сказал он настойчиво, и голос его показался ему почти грубым.– Ладно. Ну что ж, она сама сказала, что вернется на Сен-Фелис умирать. И она почти осуществила это, не так ли? Ты знаешь, я ведь слышала о пожаре. Почему же ты сам никогда мне об этом не говорил?– А зачем это было делать? Я не люблю говорить об ужасах, а в особенности с тобой. И к тому же я не знал, что это… имеет какое-то отношение ко мне или к тебе.Кисловатый запах болезни вызвал вновь приступ тошноты. Неясное зеленоватое мерцание солнечного света, сочившегося сквозь скошенные планки оконных жалюзи, вызывало у него головокружение. Он провел рукой по мокрому от пота лбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138