И ему вдруг вспомнилась небольшая каботажная шхуна, ходившая между островами, на которой он в невинные годы спал по ночам с мамой среди корзин с кокосовыми орехами и клеток с кудахчущими курами.Когда он вошел в дом, Дезире уже ждала его.– Как чувствует себя твоя мать? Она съела печенье? А свитер ей понравился?– Она благодарит тебя за все, что ты послала.Он отвернулся, желая скрыть свои чувства. Но потом, понимая, что Дезире ждет большего, сказал:– Она умирает. И это будет скоро.– Ой, прости меня, Патрик!Она так никогда и не простила Агнес по-настоящему, но она была доброй и мягкой в душе, и слова ее были искренни.Они сели обедать. Он все еще не свыкся с прохладной и просторной столовой с вентилятором, крутящимся под высоким потолком, и со слугами. Этим вечером он предпочел бы есть ужин, приготовленный его женой в их собственном старом доме. Когда они закончили трапезу, он поднялся наверх и сел с книгой, читать которую он был не в состоянии.Вместо этого перед его глазами встали словно начертанные огненными буквами невероятные открытия минувшего дня. Ему казалось, что если он не расскажет об этом кому-нибудь, они исторгнутся из него звездным каскадом, взорвутся и разлетятся повсюду, как это было с вулканом Монт-Пеле много лет тому назад. Это поднималось в нем так же мощно и неистово, как Лава в вулкане. И он слышал произносимые им самим слова:– А знаете, кто я такой?– Патрик, – сказала Дезире, входя в комнату. – Ты в порядке?– У меня болит голова, – ответил он. – Это обычное для меня дурное влияние солнца. Все обойдется.Она потрогала его лоб своими легкими пальцами:– Я тебе не верю. Случилось что-то плохое, что-то еще, помимо встречи с мамой. Что произошло?Он покачал головой:– Нет, ничего.Она отодвинулась от него с огорчением, тонко зазвенели ее браслеты.– Патрик, ты меня все еще любишь? Он улыбнулся.– Я всегда дурею от тебя с тех пор, как увидел в первый раз.– Ну, это же совсем не то. Я говорю не только о постели, ты же знаешь.– Дорогая моя, я тоже говорю не только об этом.– Я полагаю… А ты хочешь знать, о чем я думаю? Если бы твоя жизнь сложилась по-другому, ты женился бы на более образованной женщине.Он взглянул на нее, удивленный и тронутый до глубины души. Как же она могла хотя бы на йоту сомневаться в себе самой? Да, ни один из нас не знает другого.– Но все сложилось именно так, и ты единственная, кто у меня есть, и только тебя я всегда хочу, только тебя.Милая Дезире, самый надежный центр того мира, который вдруг дико завертелся в этот невероятный день. И он взял ее руку, прижал ее благоухающую ладонь к своей щеке, ища у нее привычного утешения.– Я так беспокоюсь за тебя, – сказала она.– Не надо. Я в полном порядке.– Все так много требуют от тебя…Она еще некоторое время стояла подле него. А когда он выпустил ее руку, она вышла из комнаты. Он же еще долго сидел, наблюдая за тем, как милосердный вечер постепенно накрывает бухту. И когда ночь опустила свою колышащуюся на ветру фиолетовую занавесь, он все еще сидел на том же месте.Он думал о многих, очень многих вещах: о том, как падает камень и как колышется вода в водоеме и как произносятся слова и сотрясаются стены. Он думал о своих темнокожих дочерях с их внешностью, полученной от аравакских женщин, родоначальниц нынешних карибов. А теперь ко всему этому добавилась еще и кровь хозяев Элевтеры! И откуда-то из самой глубины его души возник звук, похожий на стон, как будто в груди его что-то сжималось, выворачивая ее, а перед его мысленным взором в это время проходили похожие одна на другую фигуры дам из усадеб, складываясь в невероятно пеструю смесь из горделивых шей, нежных лиц, белизны тел, белокурых волос, шелка и жемчуга. Но кто же, кто из них была она? И как всегда случалось в минуты его самых глубоких стрессов, он поднес к лицу свою руку и стал внимательно рассматривать узоры на кончиках пальцев и линии на ладони, словно они могли что-то ему открыть. Странно все это, странно и печально! И почему это все так важно для него!Потом внезапно его губы изогнулись в слабой и кривой усмешке. Что должна бы сказать Марджори, холодная строгая Марджори, если бы она узнала? Он полагал, что она отнеслась бы к Фрэнсису довольно строго. И предчувствуя новые потери и одиночество, он подумал об отъезде Фрэнсиса. Возможно, это была причина для разговора?Давление, сказала Дезире, даже не понимая, какое оно и что собой представляет, какую причиняет боль!Ах, когда-нибудь он, конечно, должен будет рассказать о том, что узнал сегодня. Он не станет сохранять это до самой своей смерти невысказанным, не сможет позволить Фрэнсису уехать, не поведав ему правды. И не важно, кто при этом пострадает. Об этом следует сказать.Но шли часы, и он начинал понимать, что время для этого еще не пришло. В данный момент в жизни каждого из них было и без того достаточно неразберихи и напряженности, чтобы создавать новые. Зачем сжигать Элевтеру еще раз?Нет, пусть все останется как было, живое и мертвое, хотя бы на какое-то время. Пусть все успокоится. Глава 26 Патрик придвинул кресло поближе к столу и отставил телефонный аппарат в сторону. Он все еще считал смешным иметь сразу три телефона. Возможно, они и были необходимым дополнением к положению Николаса, придавая ему ощущение власти и создавая впечатление, что его письменный стол как раз и есть «руль управления» страной. Но Патрик в них не нуждался.Он снова взял свою ручку, возвращаясь мысленно к тому, что он считал своей «тронной речью» или докладом о «положении государства», первым после его прихода на эту должность, первым отчетом.«…Переговоры о кооперативных фабриках», – написал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138