– Я чувствую себя здесь таким черным, – сказал он Николасу.Николасу это показалось забавным:– Черным? Ты? А что мне тогда прикажешь делать? Нет, тебя беспокоит не цвет кожи, а вопросы экономики. Как ты думаешь, что почувствует Элфи Джонс или девяносто девять белых из ста, находясь здесь? Ты слишком чувствителен, Патрик. Нужно это преодолевать.Мужчина рядом с ним бросил в воду окурок.– Пойду, пожалуй, в каюту, я не увижу вас утром – вы ведь сходите на Мартинике, вы сказали?– Да, пересяду там на шхуну.– Что ж, удачи вам. Вы уже почти дома.– Да, спасибо. Почти дома.– Дай мне посмотреть на тебя! Дай мне посмотреть на тебя! – плача, причитала Агнес.За четыре года она очень постарела. Седина посеребрила волосы, тело усохло. Патрик смотрел на нее и не мог оторваться. Они все смотрели друг на друга целый день: через стол во время обеда и потом на крыльце – она покачивалась в кресле-качалке, а мимо в воскресной одежде шли жители поселка, направляясь в церковь.Они говорили и не могли наговориться.– Тебе будет приятно узнать, что я потратил время недаром, – говорил он. – Я много работал. Мои идеи приняли конкретную форму. Теперь я еще больше убежден в том, что образование – ключ к решению многих проблем. Мы должны вырастить поколение, ориентированное на новую систему ценностей. Избавиться от зубрежки и повального преклонения перед всем европейским или английским. Нам нужны талантливые учителя. Когда я вспоминаю о своей бедной, невежественной мисс Огилви…– Ты хочешь сказать, что, как и она, собираешься ежедневно нянчиться с кучей детей? – с презрением спросила Агнес.– По-моему, для тебя не новость, мама, что я собираюсь быть учителем?– Нет, но я думала, например, о Ямайке, там открыли университетский колледж. Уж конечно не здесь, на Сен-Фелисе!– Ты не рада, что я вернулся? – улыбнулся он.– Ты знаешь, что рада! Я думаю о тебе; ты слишком образован, чтобы оставаться в этой дыре. Я готовила тебя для другого. Не думала, что ты вернешься сюда!– А разве ты не вернулась сюда?– Я другое дело. Я невежественная женщина.– Мне будет хорошо. Не переживай за меня, мама.Наутро он поехал в Коувтаун. В автобусе ему досталось место между беременной женщиной с двумя малышами на коленях и крестьянкой, везущей кур в плетеной клетке. Потрепанный автобус опасно кренился на ухабах жуткой дороги. Он ехал мимо плантаций сахарного тростника, мимо беленых известью домишек, где отхожие места стояли на краю крошечных огородов, а голые ребятишки ползали рядом с привязанными козами. Патрик смотрел на все это наполовину с изумлением, словно видел в первый раз, наполовину как бы машинально, просто отмечая про себя увиденное, потому что ему давно был знаком этот уклад жизни.Автобус остановился на базарной площади. Он вышел и направился вниз по Причальной улице мимо банков, контор по сбыту сахара, магазина Да Куньи, у витрин которого туристы приценивались к фотоаппаратам и часам. Гробовщик по-прежнему рекламировал свои изделия, изготовляемые по мерке. Поднимаясь в гору к Дому правительства, он миновал библиотеку, улыбнувшись воспоминанию о том далеком мальчике, который сидел здесь и писал свою «отличную» работу о карибских индейцах. Далее следовала средняя школа для мальчиков. Кабинет отца Бейкера располагался в левом крыле. Он свернул на дорожку и почти налетел на него.На круглом лице священника отразились удивление и радость:– Патрик! Не говори мне, что ты уже вернулся! Как ты? Как твои дела? Пойдем поговорим, позволь мне представить тебя моему старому другу, Кларенсу Портеру. Ты, конечно, знаешь, кто он, все знают.Патрик взглянул в лицо немолодому чернокожему мужчине крепкого телосложения.– Извините меня, но боюсь… – начал он, но его перебили.– Не извиняйтесь, молодой человек. Моя деятельность началась давно, и если вы и слышали о ней, когда были школьником, то, возможно, просто не обратили внимание.И Портер пожал Патрику руку, энергично встряхнув ее.Чайник уже стоял на электроплитке в кабинете; все те же бело-голубые чашки с налетом танина внутри, из которых Патрик пил чай всего четыре года назад. Сутана отца Бейкера все так же запачкана. И по-прежнему из-за окна доносились крики с игровых площадок, пока они сидели и разговаривали. Как будто он никуда не уезжал.Патрик отчитывался о годах, проведенных за границей, большой темный человек сидел молча. Одет он был, как рабочий. Седые волосы, внимательный взгляд. Когда в вопросах и ответах наступила пауза, он заговорил:– Я тоже был в Англии, много лет назад. Я мог бы остаться там, но вернулся. Я рад, что вы тоже так поступили.– Клэренс не любит говорить о себе, – начал отец Бейкер.– Кто говорит, что не люблю? Я не считаю ложную скромность достоинством. Я сделал свой выбор и не стыжусь этого!– Здесь нечего стыдиться. Позволь мне рассказать. Клэренс побывал во многих странах, Патрик. Он работал в Европе, был клерком в туристическом агентстве в Нью-Йорке, плотником на Ямайке…– И заключенным пяти разных тюрем, – вставил Клэренс. – Не забудь сказать об этом.– Не забуду, – спокойно произнес отец Бейкер. Он повернулся к Патрику: – Это были почетные аресты. Клэренс возглавлял забастовки против нечеловеческих условий труда. Он создал первый всеобщий профсоюз на Сен-Фелисе сорок лет назад.– Почему же я никогда об этом не слышал? – удивился Патрик.– К нашему стыду, – сказал отец Бейкер, – мы никогда не говорили и до сих пор не говорим об этом в наших школах.– Это старая история, – сказал Портер. – Теперь я уже отношусь к этому спокойно. Плотничаю помаленьку, когда есть желание, хожу на профсоюзные собрания, а всю тяжелую работу оставил молодым, – он откинулся на стуле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138