Родители продали загородный дом и отослали мебель в Элевтеру к великой радости Марджори.– Мы сами никогда бы не купили такого, у нас нет ни времени, ни денег, – прокомментировала она, распаковывая один за другим контейнеры и обозревая резные кровати, восточные дорожки, серебро времен королевы Анны.Ричард не хотел расставаться с картинами Да Куньи, но Тереза смогла убедить его, что они должны находиться в Элевтере. И теперь, сидя за обеденным столом, Фрэнсис мог видеть в окне перед собой Морн Блю, а ее копия в раме висела у него за спиной.Поскольку Элевтера была большим домом, Марджори посчитала необходимым добавить кое-что из обстановки. В соответствии со своим экстравагантным вкусом она заказала у Да Куньи фарфоровые лампы, а также шторы и старинные венецианские зеркала.И хотя Фрэнсис протестовал против трат, говоря, что положение их очень шаткое, им удалось выкрутиться.И в основном Марджори спокойно и стойко перенесла огромные изменения в их жизни. Она любила повторять, что серьезные люди не жалуются.– У мистера Лютера талант к практическим делам, – говорил Озборн, который и сам был способным, честным, заслуживающим уважения и хладнокровным человеком.Поскольку денег было в обрез, Фрэнсису пришлось отказаться от планов в отношении улучшения жизни в окрестных деревнях. Но он составил список того, что он намерен сделать, и на первом месте в нем стояло строительство жилья.Большую часть своего свободного времени Марджори проводила в клубе, как и большинство жен землевладельцев. Она завела себе больше подруг, чем он себе друзей. Да Фрэнсис и не стремился к этому, он никогда не был светским человеком. А она всегда знала, когда и что говорить, и даже ее молчание было располагающим.Он свернул на горную дорогу и снова отдался своим мыслям. У него не часто выдавался свободный час, чтобы просто подумать, повспоминать.Милая, преданная Марджори. Надо бы уделять ей больше внимания, но как трудно совместить это желание со строительством, с посадками, с заготовкой кормов. А вечером нужно проверить счетные книги. Замкнутый круг.Внезапно он подумал, – мы почти не видимся с Лионелем и Кэт. Лионель по-своему неплохой человек. Все время помогал советами, а поначалу и заезжал вечерами, для чего ему приходилось делать приличный круг по горным дорогам.– Кэт занята, – обычно говорил он, хотя никто о ней не спрашивал.Когда он уезжал, Марджори принималась обсуждать Кэт.– Все знают, что она вышла за него из-за денег. У нее не было ни цента. Помнишь, она сказала, что даже свадебное платье купили ей Тэрбоксы.– Отвратительные сплетни!– Не будь святым, Фрэнсис.Он недоумевал, какая кошка пробежала между двумя женщинами. Марджори обычно была справедлива в своих суждениях. С другой стороны, иногда даже такой пустяк, как звук голоса, может сделать невыносимым общество другого человека. Или бросить друг к другу, как это было у них с Марджори. И ревности здесь не было. Марджори всегда говорила, что ревность унизительна.– Она очень странная. Не то чтобы ее планы плохи, но они не срабатывают, а она бьется над ними. Ничего удивительного, что он теряет терпение.Ему не хотелось говорить о Кэт. Да, она немного странная, думал он, отличается от других, возможно, поэтому женщины и клюют ее. С того ланча он не перемолвился с ней ни словом. На Рождество вся семья собралась вместе, потом на своего рода прощальное торжество – Джулия и Герберт уезжали в Англию, еще было четыре, нет, шесть – он пересчитал по пальцам – вечеров, где они встречались. Всего восемь раз. Хотелось бы встретиться с ней еще, именно потому, что она была другой.Он никому не сказал о той, другой женщине Лионеля, хотя Кэт не делала из этого секрета. Просто не его дело. Интересно, был ли кто-нибудь другой у нее? И это тоже не его дело.Разразился дождь. Дворники не справлялись со струями воды, и он наклонялся вперед, чтобы разглядеть дорогу. Канавы по сторонам дороги заполнились водой, он уже не мог развернуться и вернуться в город. Ему еще не приходилось попадать в такой ливень. Машину заливало. Он испугался и почувствовал стыд, что боится.Через некоторое время он понял, что где-то свернул не туда. Дорога взбиралась вверх слишком круто, не так, как та, что вела к дому, а, кроме того, посередине дороги шли большие ямы. Наверное, это одна из тех дорог, которые заканчиваются в горных деревушках и переходят там в тропы, по которым могут пройти только мулы. К этому моменту стена дождя превратилась в непроницаемый занавес; все вокруг содрогалось от сокрушительной силы ветра.Потом через боковое стекло ему удалось заметить признаки жизни: навес для хранения бананов размером чуть больше автобусной остановки. Под ним прятались двое мужчин.Он остановил машину, высунулся из окна и прокричал, пытаясь перекрыть рев ветра и дождя:– Скажите, где я нахожусь?Один из мужчин ответил, но Фрэнсис не разобрал его слов.– Извините, я вас не слышу! Скажите, где я? Здесь есть поблизости деревня?Мужчина снова ответил, и опять Фрэнсис его не понял. Он говорил не по-английски.– Вы говорите по-английски?В ответ он покачал головой. Фрэнсис поднял стекло и двинулся дальше по реке из красной грязи. Через несколько минут он добрался до деревни: короткий ряд хижин по обе стороны дороги и школа на том конце. Обычное здание на сваях с далеко выступающей крышей, чтобы защитить помещение от дождя, окна не были застеклены. С чувством огромного облегчения он остановил машину и в три прыжка поднялся по ступенькам.В классе было пусто, поскольку время уже давно перевалило за полдень. Учитель сидел за своим столом, перед ним высилась кипа тетрадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138