Но сначала – самое важное, остальное – потом! Он развернул машину на проселочную дорогу, как раз неподалеку от того места, где он увидел Билла. Я мог бы и раньше догадаться, раздраженно подумал Патрик.– Надо будет помазать тебе руки и ноги. Очень больно?– Да нет, не очень, – ответил Билл.Он слишком напуган, а может быть, устал, подумал Патрик. К горлу подкатила волна жалости к мальчику и ненависти к его мучителям.Делисия. Теперь он вспомнил, что когда-то бывал там. Дикое место, скопление убогих хижин и влажные банановые заросли. Он мог бы описать все это. Он остановился там, где показал Билл. Это была земля сильных, преданных, добросовестных женщин. Они проводили здесь лучшие годы своей жизни, старились, умирали. Заботились о детях своих сыновей и дочерей, которые покидали остров в поисках работы и редко возвращались назад. А если и возвращались, то забирали двух-трех детей, а остальные жили здесь, на острове. «Забредали» и оставались жить здесь и мужчины. И жили долго. И заводили семью и детей, и бросали их! А те, кто оставался, признавали лишь суровую палочную дисциплину. А в лучшем случае забывали и не замечали своих и чужих детей. Жалкое, убогое местечко, не сравнить со Свит-Эппл. Ведь бедность, как и богатство, имеет разные уровни и степени: бедный, нищий, наибеднейший. Делисия была наибеднейшей деревней.Полуголые дети, одетые лишь в рубашки, возились во дворе с собаками и пасущимися козами. Пять или шесть женщин сидели на траве возле каменной жаровни и ели плоды хлебного дерева с соленой свининой прямо из котелка. Они повернулись и посмотрели на приближающегося к ним Патрика.– Чей это мальчик? – спросил он сердито. Билл прислонился к забору, словно ища защиты. Одна из женщин уклончиво ответила на вопрос:– Его мать, Эстель, умерла при родах.– Так, а кто заботится о нем теперь?– У него был дядя. Он уехал с острова. По-моему, в Нью-Йорк.– Нет, в Лондон, – поправила ее другая, – и больше сюда не вернется.– Мне нет никакого дела до него! Я спросил, кто заботится о нем сейчас.– Да все мы. Иногда я кормлю его с моими детьми, – ответила третья.– Кто привязал его к дереву? Никакого ответа.Ответил сам Билл:– Вы знаете, что это сделал Берт. Патрик повысил голос:– Кто такой Берт? Где он?– Его здесь нет.– Я сам это вижу. Так где он?– Уехал на день.Женщина вскрикнула, словно мозг ее пронзила мысль о неминуемом наказании:– Этот мальчик выкапывал ямсы! Он украл три ямсы. За это он был наказан.Билл крикнул так громко, что все вздрогнули:– Я был голоден! Черт вас подери, голоден!Как хотелось Патрику закричать, чтобы выплеснуть свой гнев! Но он положил руку на плечо мальчика.Тут к Патрику подошла беременная женщина.– Вы хотите забрать мальчика? Ведь если он провинится, его опять изобьют и привяжут к дереву. Берт или кто-нибудь другой.Она призывала его, просила, умоляла увезти отсюда мальчика. Конечно, все объяснялось ужасающей нищетой. Никого ни в чем нельзя было винить, даже если бы эта или любая другая женщина равнодушно прошла мимо. Но, видимо, она испытывала жалость и тревогу за судьбу несчастного, отвергнутого всеми ребенка. Но вдруг, словно на него нашло какое-то озарение. Патрик осознал все происходящее.Ему бы остановиться, подумать о своем доме и семье, взвесить все «за» и «против», какие моральные обязанности накладывает на него этот поступок. Какие последствия повлечет. Разумнее было бы отказаться, уехать отсюда подальше, пусть и с «разбитым сердцем»! Забыть об этом маленьком Билле или как там его! Но нет, он этого не сделал!– У него есть какая-нибудь одежда? Мы заберем ее с собой?Женщина кивнула:– Пойдемте со мной.Они прошли в дом. В передней, на земляном полу устроились цыплята, а на жестяной плитке варилось кокосовое масло. Патрик готов был поклясться – из краденых кокосов. В следующей комнате стояла кровать, а на полу лежала куча тряпья.– Вот его покрывало, – показала женщина. – Иногда он спит в моем доме, иногда – в других, там, где есть место. Он может взять эти брюки. И две рубашки. Это рубашки моего сына, но он может взять их.– Дайте мне пару брюк. Его брюки – мокрые.Они вышли. Тут Патрика осенило, что Билл воспринимает все происходящее как нечто само собой разумеющееся.– Скажи мне, Билл, ты хочешь уехать со мной?– Куда вы отвезете меня?– Домой. В мой дом!Билл поднял черные непроницаемые глаза. Он пристально смотрел в глаза Патрика.– Вы бьете своих сыновей?– У меня нет сыновей. У меня две маленькие дочки. Я никогда не бью их. Я против физического наказания детей, порки и прочего.– Тогда я еду с вами, – сказал Билл.И машина еще не повернула, и женщины не сели обедать, а выбор уже был сделан. Быстро, мимоходом, волею случая! Машина пробиралась сквозь тенистые заросли бананового леса, и наконец выехала на центральную дорогу. Был яркий солнечный день. Все это напоминало мрачную картину сюрреализма: только что видеть убогие хижины в непроходимых серых джунглях, женщин, «облепивших» железный котелок, и снова очутиться при свете дня. Патрик вздрогнул – не спит ли он.Билл рассуждал:– Может быть, Берт тоже был голоден?– Ты о чем?– Он тоже хотел ямсы. Поэтому-то он и взбесился, связал меня.– Ты что же не злишься на него?– Я ненавижу его! Я бы убил его!Патрик кивнул. Лучше уж чувство ярости и гнева! Но какой же проницательностью обладает ребенок! Как странно! Может быть, Берт тоже был голоден. Разве можно постичь глубину ума человека или ребенка?!– Откинь голову, – мягко сказал Патрик, – или растянись на сиденье и поспи немного. Я разбужу тебя, когда мы приедем.Какую непростительную глупость я совершил! – подумал Патрик. Дезире, надо думать, придет в бешенство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138