Он метался, перескакивал мысленно с одного на другое, Марджори, Кэт, его родители, еще не родившийся ребенок. Господи, помилуй его! И пусть их связывают с сыном более близкие, лучшие отношения, чем были у Фрэнсиса с отцом!Он сидел, обхватив голову руками, ничего не замечая вокруг; к нему подошел доктор, тронул его за плечо.– Вам надо выпить. Если бы не беспорядок на улицах, я бы принес вам что-нибудь.Он насторожился.– Что происходит? Вы что-нибудь слышали?– Бунты, беспорядки, демонстрации – по всему острову. Большой марш протеста против налогообложения в округе Принцессы Мэри. Кто-то стрелял в полицейских, те открыли ответный огонь. Трое убитых, несколько человек ранено. То же самое и на юге острова. Еще на прошлой неделе лорд Фрейм предполагал, что так оно и будет. По-моему, с Бермудских островов сюда идет крейсер с подразделением солдат. Они сумеют навести здесь порядок, если успеют, – мрачно заключил доктор. – Почему бы вам не прилечь и не отдохнуть немного? Я скоро вернусь.Фрэнсис снова лег. Он страшно устал. Выносить такое нравственное напряжение – нет сил! Лучше весь день проработать в поле! Да, неспокойная ночь – он вспомнил рассказы о восстаниях – кровавая ночь, ночь мести! Нет, утешал он себя, в двадцатом веке такого быть не может! Сама мысль об этом абсурдна. Век Гитлера и Сталина…?Его разбудили какие-то шелестящие звуки. В другом конце комнаты при свете лампы Лионель читал газету. Он шевелил губами, внимательно просматривая газету, как обычно делают люди, не привыкшие к чтению.– Привет. Ты давно здесь? – спросил Фрэнсис.– Да нет, всего несколько минут. Еле добрался. Кругом посты. Губернатор ввел военное положение. Город наводнен бесчинствующими пьяными молодчиками, напуганными торговцами, землевладельцами, которые хотят пересидеть в городе, только бы не оставаться одним в своих имениях. Гостиница Кейда переполнена. Как Марджори?– Пока ничего нового. Может быть, будут делать кесарево сечение. Как здорово, что ты здесь, Лионель!– Все нормально. Все-таки мы – одна семья. Помимо всего прочего, мне нравится Марджори.– И ты ей тоже.Не ожидал я, что способен так хорошо скрывать свои чувства, подумал Фрэнсис. Он чувствовал себя хитрым, коварным. Вот здесь перед ним сидит этот добродушный непутевый человек, а он вынужден скрывать приступы дикой ревности, что этот человек жил с Кэт, «обладал» ею. Старый, архаичный, но очень экспрессивный глагол. Имел, обладал ее плотью!Он почувствовал насмешливый взгляд Лионеля.– Чертовски тяжело тебе, Фрэнсис. Могу я быть откровенен с тобой?– Да, конечно.– Мне все известно о тебе и Кэт. Не спрашивай, откуда. Мир полон слухов.– Я и не собираюсь спрашивать.– Именно это я имел в виду, когда говорил, что тебе тяжело.– Да, – словно со стороны Фрэнсис слышал свой бесстрастный голос. Типичный англичанин, каким его принято изображать на сцене, подумал Фрэнсис. Не знаешь, что говорить.– Если бы ее ты увидел тогда, а не… – начал Лионель и замолчал.А не Марджори. О, если бы только…! Но может быть, ничего бы и не изменилось. Он был тогда так молод, неопытен и испытывал такой благоговейный трепет перед красотой! Теперь он не тот, что прежде. Романтическое увлечение, влюбленность были так непродолжительны и прошли так же быстро и незаметно, как одно время года сменяется другим где-нибудь на севере.– Вы были бы прекрасной парой, – заключил Лионель; он механически вертел в руках нож. – Что ты собираешься, делать?– О Боже! – вздохнул Фрэнсис. – У нас теперь ребенок.Лионель кивнул.– Да, конечно, и ты не хочешь погубить жизнь Марджори. Ты можешь оставить все, как есть. Правда? Семья в Элевтере и уютное гнездышко в городе. Все так живут.Кэт уже предлагала ему это. Лучше, чем ничего, сказала она. Но она заслуживает большего! И он сказал это:– Кэт заслуживает большего. Да и Марджори тоже. Лионель улыбнулся. У него была добрая, приветливая улыбка.– Да, старина, ты связан по рукам и ногам нравственными обязательствами. Искренне сочувствую тебе. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу и ничего не можешь поделать с этим.– Наверное, не могу.– Оба мы знаем, что я совсем не такой, погрубей, пожестче. Я не воспринимаю все так, как ты. Ты страдаешь, а я нет. По-моему, ты немного тронутый. Но ты мне нравишься, несмотря ни на что. Поверь мне, тебе было бы проще жить, если бы ты поменьше думал о других, а побольше – о себе.– Может быть, ты и прав.Слова, слова! Каждый такой, какой он есть. Себя не переделаешь: Фрэнсис не смог бы вести себя так, как Лионель, и наоборот. Но сегодня утром он подумал и позаботился в первую очередь о себе? А может быть, и не о себе. Он отдавал эти дерзкие приказания убрать и вывезти урожай вовсе не потому, что думал о своем благополучии, он думал о благополучии ребенка, деньгах, достатке, надежном будущем своего ребенка. Это уже было нечто иное, чем думать только о себе, хотя ребенок еще и не появился на свет.Лионель принялся опять за чтение газеты. А Фрэнсис сидел, вздрагивая при каждом звуке, стараясь уловить тот важный для него долгожданный звук, но в коридоре раздавались лишь звуки шагов. Он рассматривал «высокохудожественные» фотографии на стене: лошади, по колено в высокой траве – он вспомнил Кэт; колонны веранды, тень на лужайке, совсем как в Элевтере; темнокожие дети на школьном дворе, как в Галли, где он впервые встретил Патрика…Выключили свет.– Наверное, отключили электростанцию. А до этого – телефон, ты знаешь, – заметил Лионель.Вошла сестра. Она принесла масляные лампы.– По всей округе, – пожары, – сообщила она. – Вернулся наш рабочий; он рассказал, что они напали на радиостанцию, забросали ее камнями, бутылками, выбили все стекла, поломали всю аппаратуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138