Он продолжал двигаться внутри нее, пока его дыхание не замедлилось, и он перевернулся, увлекая ее на себя. Долго еще он поглаживал ее спину и нежно касался губами виска.
– Мы сошли с ума, – вымолвил он наконец.
– Почему ты так говоришь? – Его прикосновения были мучительно-сладостны, и она закрыла глаза в истоме.
– Мы никак не предохранялись. А я не юноша, чтобы не понимать, какой это риск.
– Я принимаю таблетки, – сказала она, стараясь не обращать внимания на то, как больно ее кольнули слова «я не юноша, чтобы не понимать». – Помнишь, я ведь предполагала выйти замуж? А он не хотел детей. – Она надеялась, что он не спросит, как давно она разорвала помолвку. Мэтт вздохнул и поцеловал ее в плечо.
– Есть иные причины использовать презерватив, Эмма.
– Да, но я ведь девственница… была, а ты сказал, что сохранял воздержание. – Она открыла глаза и посмотрела на него. Он нахмурился. – Ты же не лгал мне, правда?
– Нет, конечно, нет, однако ты не можешь заниматься сексом без презерватива, Эмма. Некоторые мужчины лгут. И будут лгать. С этого дня ты…
– С этого дня? Ты думаешь, я собираюсь заниматься любовью… то есть, прости, ты сказал «заниматься сексом», не так ли?., с кем ни попадя? – Она резко опрокинулась на спину, почувствовав с сожалением, как сразу распалось слияние их тел, и потянулась за одеждой. – Это было что-то особое.
– Да, было, – сказал он хмуро, потом сел и смахнул соломинки со своих волос. – Весьма особое, и прежде всего для того, кто ни разу…
– Я занималась с тобой любовью не из любопытства, не потому, что я не делала этого раньше. – Она нашла тенниску и натянула ее на себя через голову, не потрудившись прежде надеть лифчик.
– Я говорил о себе, – признался он, скользнув в рукава своей рубашки из шотландки. – Я не был с женщиной с тех пор, как умерла Патти. Это все, что я собирался сказать. Это было нечто особое и для меня.
Она не знала, почему на глазах у нее выступили слезы, но она не хотела, чтобы Мэтт увидел, как она плачет. Она не хотела, чтобы он узнал, как много для нее значит то, что случилось. Для него это было облегчение. Для нее это была… любовь.
– Я лучше пойду, – сказала она, схватив джинсы и рывком надевая их.
Мэтт поднял белье Эммы и передал ей. Она не взглянула на него, только запихнула одежду в карман куртки, потом отыскала носки и сапоги и не без труда натянула их на ноги.
– Дождь все еще льет, – сказал он, будто она сама не слышала, как дождь барабанит по крыше.
– Немного воды мне не повредит.
– Будь осторожна, Эмма, – произнес он обеспокоенно. – Гроза разбушевалась. Я лучше провожу тебя до дома.
– Нет, – сказала она, наконец одевшись. – Не стоит. Я прочнее, чем кажусь.
– По крайней мере позволь довести тебя до лестницы. – Он провел ее по пологому спуску в заднем крыле и через весь сарай до самой входной двери, положил ладонь на ее руку и остановился. – Эмма, – сказал он, вынуждая ее посмотреть ему в глаза. – Прости меня.
– Ты тоже.
Она направилась сквозь ливень к дому. Свет, горевший в сарае, освещал большую часть двора, а на оставшуюся падали огни из окон кухни. Слезы, которые она тщетно сдерживала, потекли по щекам, мешаясь со струями сентябрьского дождя. Она влюбилась в него. Она занималась с ним любовью. И тем не менее то дивное и страстное, что случилось, было ошибкой.
Она должна уехать, как только появится возможность.
– Эйки Брейки Харт, – возвестила тетя Рут, кивая на телевизор. – Хотелось бы, чтобы они загадывали головоломки посложнее. Эта была пустяковая, доложу я вам. – Она подняла свое вязание и задвигала крючком взад и вперед. – Называйте «а», дурачье.
Марта села на пол и прислонилась к краю дивана.
– Я думаю, они больше не целуются.
– Кто?
– Папа и Эмма.
– О-о. Что ж, золотце, люди не все свое время тратят на поцелуи, знаешь ли.
Марта обернулась и легла щекой на диванную подушку. Она-то надеялась, что тетя Рут знает, что делать.
– Папа больше не улыбается. А Эмма подолгу смотрит в окно.
– Господи, Марта, неужто ты все вокруг высматриваешь?
– Разве ты не видишь? Эмма скоро уедет.
– Эмма не уедет. Она шьет балетные костюмы для вас к кануну Дня всех святых. Бедняжка ничего не умеет шить, кроме всяких пустяков, но она не сдается. Думаю, на праздник вы наденете еще те причудливые башмаки.
Марта не желала говорить о своих балетных туфельках. Она жаждала помощи.
– До праздника еще далеко. Возможно, она шьет костюмы теперь, чтобы поскорее уехать.
Тетя Рут опустила рукоделие на колени и издала один из своих глубоких, выразительных вздохов.
– Марта, у тебя глаза скоро состарятся.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что твои глаза слишком много видят. Если Эмма захочет уехать, то мы ничего с этим не сможем поделать. А если твой папа хотел бы побольше времени целоваться и поменьше работать, что ж, он так бы и поступал.
– Они бы целовались, если б были наедине. Как это было в тот раз.
– Они не могут быть наедине, когда под ногами три ребенка и старая женщина. – Рут нахмурилась и уставилась в телевизор на «Колесо Фортуны». – Ого, черт возьми! Одна из тех новеньких головоломок.
– Мой учитель говорит, что если сейчас пойти по руслу реки, то можно наткнуться на кое-что занятное.
– Ну и при чем тут поцелуи?
Марта пожала плечами.
– Мы могли бы все вместе пойти на прогулку. Готова спорить, Эмма никогда в жизни не находила наконечников стрел или костей динозавра.
– И что?
– Папа тоже мог бы пойти.
А уж она найдет способ, как сделать, чтобы Мел и Макки не докучали им. Папа и Эмма будут наедине. Они поцелуются. И папа опять будет улыбаться, а глаза у Эммы перестанут быть опухшими и красными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45