Обрадованные македоняне наивно полагали, что гибель дворца персидских царей знаменует собой конец войны и открывает перспективу скорого возвращения на родину [Диодор, 17, 72; Руф, 5, 7, 1–7; Арриан, 3, 8, 11–12; Плутарх, Алекс, 38; ср. также: Афиней, 13, 576d – е]. Говорили, что позже Александр раскаялся в содеянном, однако если раскаяние и имело место, то оно наступило слишком поздно. Во время раскопок в Персеполе было обнаружено, что весь пол главного дворцового зала покрыт слоем золы и древесного угля толщиной примерно 30–40 см; следы пламени были найдены и на колоннах.
Вопрос, что заставило Александра предать огню дворец персидских царей, уже в древности вызывал споры [ср.: Плутарх, Алекс, 38]. Одни видели в его поступке сознательный акт, демонстрировавший, что задача, которую эллины ставили перед собой, выполнена. К их числу относился Арриан, умалчивающий о пиршествах Александра и о роли, которую сыграла Таис. Впрочем, и Арриан [3, 18, 12] замечает, что считает этот поступок Александра безрассудным и что никакого наказания древним персам здесь не было. Следует, однако, принять во внимание, что источники Арриана (прежде всего сочинения Каллисфена и Птолемея), а за ними и сам он умалчивают о фактах, компрометирующих Александра, в частности о разграблении Персеполя. Другие авторы видят в поджоге дворца следствие пьяных оргий, деяние, совершенное под влиянием распутной бабы горьким пьяницей, не ведающим, что творит.
Думается, что обе точки зрения, казалось бы спорящие между собой, отражают различные стороны одного и того же вопроса. Если учесть официальные цели восточного похода Александра, станет ясно, что уничтожение царского дворца в Персеполе в отместку за пожар на афинском Акрополе должно было явиться демонстрацией конечного торжества эллинов над извечными врагами – персами. Царь мог колебаться, ему могла претить роль варвара-разрушителя, слишком плохо согласующаяся с обликом «хорошего и прекрасного» эллинского аристократа, но слова Таис и энтузиазм его пьяных сотрапезников побудили Александра, также далеко не трезвого и потерявшего контроль над собой, сделать то, что он и сам желал и, несмотря на возражения Пармениона, в глубине души давно решил.
Однако и в Персеполе Александр не изменил своей линии на сближение с персидской аристократией. Сатрапом Персиды он назначил перса Фрасаорта, сына Реомитры [Арриан, 3, 18, 11]. Тиридату также нашлось место в царской свите.
Между тем Дарий III находился в мидийской столице Экбатанах (соврем. Хамадан). Традиция, восходящая к официальной македонской версии [там же, 3, 19, 1], приписывает ему желание отсидеться там и Дождаться, не устроит ли кто-нибудь из приближенных Александра заговор против него. Вероятно, слухи о брожении среди македонских аристократов и греков, находившихся при дворе, доходили до Дария и внушали ему некоторую надежду. Если бы Александр направился на север, то Дарий ушел бы в Парфию и Гирканию (вплоть до Вактрии), разоряя страны $ делая дальнейшее продвижение греко-македонских войск невозможным. Другая традиция [Руф, 5, 8, 2], отражающая слухи, циркулировавшие среди греко-македонских воинов, считает, что Дарий готовился к новой битве с Александром.
Александр не стал больше задерживаться в Персе-поле. Теперь ему нужен был Дарий – живой или (еще лучше) мертвый. Пока он был жив, положение Александра не могло быть прочным. Если бы Дарий сам и не стал эффективно бороться за восстановление государства Ахеменидов, то он все же превратился бы в знамя сопротивления царю-македонянину.
Александр направился в Экбатаны. Проходя через страну парэтаков, он разгромил их и поставил сатрапом также перса – Оксатра, сына Абулита, сатрапа Суз. По дороге Александру сообщили, что к Дарию будто бы явилось подкрепление. Александр ускорил движение и на 12-й день после выхода из Персеполя вступил в Мидию. Там выяснилось, что Дарий собирается бежать. Македонский царь приказал идти еще быстрее. Когда он находился в трех днях пути от Экбатан, к нему прибыл Бистан, сын Артаксеркса III Оха, и сообщил, что Дарий уже пять дней как бежал [Арриан, 3, 19, 2–5]. В Экбатаны Александр вошел, не встретив сопротивления. Сатрапом Мидии он назначил перса Оксодата, незадолго перед тем посаженного Дарием в тюрьму [там же, 3, 20, 3].
Здесь, в Экбатанах, Александр совершил акт большого политического значения: отправил на родину фессалийских всадников и прочих союзников-греков, полностью выплатив условленное жалованье и добавив сверх этого для раздачи воинам 2 тыс. талантов. Этим своим поступком Александр подчеркнул, что война, которую он вел в качестве стратега-автократора Пан-эллинского союза, окончена и теперь все дальнейшие походы и завоевания он будет предпринимать уже только как царь Македонии, царь Азии. Было объявлено, что греки, желающие и дальше участвовать в его предприятиях, могут частным образом пойти к нему в наемники; таких набралось довольно много [там же, 3, 19, 5].
Судя по некоторым признакам, Александр рассчитывал сделать Экбатаны одним из важнейших политических центров своего государства. Он велел Пармениону перевезти туда всю добычу, захваченную в Персеполе, и поместить ее на акрополе; охранять казну поручил Гарпалу [там же, 3, 19, 8].
В Экбатанах Александр наблюдал нечто невиданное – горящий нефтяной фонтан, бивший из естественной скважины. Его в особенности поразила способность нефти загораться от лучей света, как бы само собой. Желая показать Александру это чудесное свойство, персы с наступлением сумерек обрызгали нефтью какой-то проулок и направили на нее свет от факелов; через мгновение весь проулок был уже охвачен пламенем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74