– Каждая песня начинается весело, – буркнул рыбник, – но когда допоешь до конца, то убедишься, что нечему было так радоваться вначале.
Да, конец песенки был и вправду не такой веселый, как ее начало:
И с ними до страшного помоста шла,
И с ними до смертного часа была
Джейн, – Оловянная Глотка.
– Ничего, – возразил Джек беззаботно, – каждому из нас когда-нибудь придется умирать.
Трактирщик так живо изобразил ему, что случится в пятницу в Медстоне, что Джек как будто бы своими глазами видел палки и вилы, взнесенные над толпой, и одинокие алебарды стражников. Преподобный отец Джон Бол, вероятно, неплохо поработает своими кулачищами.
Джек ясно представлял себе у тюрьмы толпу женщин, которые часто бывают отважнее мужчин, и пышки и хлебцы, летящие в окно заключенного.
Бедные попы, распахнув на груди ветхие рясы, кричат о временах антихриста, гонцы к Джону Ланкастеру уже седлают своих лошадей, а мужчины крепче сжимают в руках палки. Ночью в лесу горят огни, а у костров бродят люди.
Да, пожалуй, отец Джон был прав: это лучше, чем по неделям прятаться в овине, пока хозяева тем временем дрожат за твою и за свою шкуру!
Джек Строу очень верно представил себе все, что случилось в Медстоне в базарный день. К Джону Ланкастеру действительно мчались гонцы. Бедные попы – вечные заступники народа, поминая о злых и несправедливых делах архиепископа, кричали об антихристе. Отважные женщины, пробравшись под брюхо лошади стражника, рвались к окну.
Джон Бол стоял, потрясая прутья решетки, и на стоявших внизу валились щебень и известка.
Наконец стражник грубо растолкал вопящих женщин, все разошлись по домам, а поп уже хотел было приняться за свой обед.
Сегодня он был обильнее, чем когда-либо: отца Джона ждал высокий кувшин густого, как сливки, молока и сдобная лепешка.
В это время к окну подошли две девушки. Вид их был так необычен в толпе простолюдинок, что стражник, попытавшийся им преградить дорогу, невольно в смущении отступил назад.
– Батюшка, отец Джон Бол, подойдите к нам! – позвала та, что была богаче одета.
Отец Джон увидел темные блестящие глаза и волосы под тончайшей косынкой, разделенные на две косы. Таким милым показалось ему это смуглое лицо, что он медлил брать протянутый ему воскресный хлебец и, улыбаясь, смотрел на девушку.
Вторая была похожа на лисичку, со своим острым носиком, выглядывающим из-под послушничьего капюшона, низко надвинутого на самые глаза.
– Спрашивайте же, леди Джоанна! – сказала она нетерпеливо.
Смуглая девушка опасливо оглянулась по сторонам.
– Отец Джон, – начала, она робко, и вдруг горячая кровь пятнами румянца проступила на ее щеках. – Не знаете ли вы, где сейчас находится юноша Джек Строу? Он мне очень много рассказывал о вас. Он ведь, знаете, был несправедливо осужден за преступление, которого он не совершил, – добавила она, помолчав.
– Откуда ты знаешь Джека Строу, дочь моя? – спросил поп первое, что пришло ему в голову, тем временем давая себе возможность обдумать ответ.
Румянец на щеках девушки стал уже почти кирпичным.
– Он родом из Дизби, – сказала она запинаясь. – Мы из одних мест… Я не видела его около полугода…
«В селах женщины не подбивают своих плащей дорогим куньим мехом, не носят надушенных перчаток, и им совсем не нужно такое количество пуговиц на рукавах», подумал поп.
Он покачал головой.
«Джон Бол, бедный пресвитер! – обратился он к самому себе. – Свыше пятнадцати лет ты проповедуешь против чревоугодия, гордости и роскоши. Разве не против таких женщин обращены все твои обличительные слова? Сколько бедных швей проплакали себе глаза, вышивая эти золотые листья на подоле, и сколько ткачей проводили свои дни, вырабатывая это тонкое сукно! А разве не для одетых в дерюгу и подпоясанных вервием есть царствие небесное? Дочь Вельзевула может принять и более обольстительный вид, чем эта смуглая леди, но ты, Джон Бол, должен бережно стеречь каждую овечку своего стада!»
– Иди своей дорогой! – произнес он так громко, что девушка в испуге подняла на него глаза. – Забудь Джека Строу, как и он забыл о тебе. Сегодня он проезжает мимо деревушки Дизби, но только думы о матери, о братьях и о сестрах смущают его ум. Ты можешь мне верить, потому что я его духовный отец.
Воскресный хлебец упал прямо в кучу мусора под окном, и стражник тотчас же спрятал его за пазуху, предварительно обтерев полой.
Послушница подошла ближе. Она откинула капюшон, и теперь, сверкая на солнце своими пушистыми каштановыми волосами, она еще более походила на лисичку.
– Отец Джон, – сказала она умоляюще, – если бы вы когда-нибудь видели их вместе – Джека Строу и леди Джоанну, вы поверили бы, что они крепко любят друг друга. Только в рыцарских романах…
Ее спутница положила ей руку на плечо.
Отец Джон глядел на перстни, украшавшие эти смуглые пальцы, потом перевел глаза. Одежда монашки у ворота была застегнута брошью, изображающей сердце, пронзенное стрелой.
Он плюнул и в гневе сжал кулаки.
– Они так часто бродили в лесу… Джек пел ей песни… Если вам приходилось когда-нибудь читать о Зеленом рыцаре… Нет, он не мог так скоро ее забыть!
– Разве ты не играла в куклы? – спросил поп сердито. – А теперь тебе смешно даже об этом вспоминать.

Может быть, Джеку Строу и нравилось когда-то бродить с барышней по лесу, но сейчас его голова занята другим.
– Другим? – переспросила смуглая быстро.
Послушница хотела добавить еще что-то, но, оглянувшись на свою спутницу, замолчала.
– Джек Строу, сыночек, – сказал поп, отходя в глубину своего каземата, – я сегодня спас твою душу от тенет дьявола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102