Если так будет всегда, можно подождать окончания войны. Он мысленно благодарил американского посла за внимание и заботу. Бесспорно, тот знал, куда пристроить безденежного соотечественника.
2
Джэксон больше месяца пользовался популярностью у богатых ташкентцев. Но постепенно страсти утихли, мода прошла.
В беседах за роскошными обедами постепенно выяснилось, что Сидней из бедной рабочей семьи, что он в России не в качестве богатого путешественника, а просто как пострадавший от войны: у него нет денег вернуться на родину кружным путем через Китай… Интерес к нему ослабел. А когда на одном вечере Сидней стал рассказывать своим новым знакомым о том, что он был боксером, известным боксером, одна собеседница, пожилая дама, спросила соседку:
– А что такое – боксер?
– Милая, это вроде гладиатора. Люди выходят на помост и бьют друг друга на потеху зрителей.
– Какой ужас!..
– Милая, нечему удивляться. Ведь он – плебей!
Джэксон, не понимавший по-русски, догадался, о ком они разговаривают. Слово «плебей» не требовало перевода. От стыда и неловкости у Сиднея покраснели уши, словно его, как мальчишку, уличили в чем-то нехорошем.
Семья Щепкиных спровадила американца назад к чиновнику по делам просвещения, а Алексей Васильевич, в свою очередь, ссылаясь на болезнь жены, переселил Джэксона в дешевую гостиницу.
Попытка устроить Джэксона в учебное заведение учителем английского языка тоже не удалась. Нашлись противники.
– У него нет должного образования! – ехидно замечали преподаватели иностранных языков, почуявшие в американце опасного конкурента.
В конце концов, Джэксону удалось пристроиться домашним учителем в семье бельгийского чиновника, представителя Брюссельской компании, владевшей трамвайным парком Ташкента.
Плата за уроки была настолько мизерна, что ее едва хватало на полуголодную жизнь.
Недавние знакомые, те, что гордились им и считали большой честью видеться и беседовать с американцем, теперь при встречах не подавали руки, спешно проходили мимо.
3
Дружба Джэксона с переводчиком Юрием Козловым продолжалась недолго. Она вскоре оборвалась – Юрий был арестован. Это произошло весной, когда вслед за миндалем расцвели персиковые и урючные деревья и сады Ташкента оделись в бело-розовый душистый наряд.
В субботу после полудня Сидней отправился повидать Козлова. На душе у него было так тоскливо, что буйная азиатская весна не радовала, а угнетала.
У Юрия Джэксон застал нескольких человек. Сиднею они были незнакомы. По их напряженным лицам Сид догадался, что его прихода не ожидали.
На столе стояли две бутылки водки, стаканы, валялись куски черствых лепешек и вареного мяса. Невысокий, коренастый узбек, едва Сидней переступил порог, стал торопливо разливать водку. Другие вопросительно поглядывали то на Джэксона, то на Юрия.
От всей обстановки, от этих напряженных взглядов, от заминки, которая произошла при его появлении, повеяло чем-то близким и знакомым. Повеяло домом, Америкой. Сидней не мог сдержать понимающей улыбки. Он вспомнил Иллая, его друзей, которые часто собирались в их квартире. И тут что-то похожее.
– Знакомьтесь, товарищи, это мой друг, американец, – сказал Козлов и представил Сиднея Джэксона.
Сид по очереди пожимал протянутые руки. Многие были мозолистые, крепкие. Последним протянул руку коренастый узбек.
– Меня зовут Мукимов, – узбек говорил гортанным, приятно звучащим голосом. – Я тебя хорошо знаю. Нам товарищ Юрий многе рассказывал. Ты американец, а я узбек – Мукимов. Садись сюда.
Мукимов подвинулся, освобождая место рядом с собой. Джэксон сел. Снова воцарилась неловкая тишина. Чувствовалось, что своим появлением Джэксон нарушил ту атмосферу, которая была до его прихода. Говорили малозначащие слова. Разговор не клеился.
– Водку будешь? – Мукимов показал на бутылку.
Сидней отрицательно покачал головой и показал пальцем на пиалу:
– Чай.
Мукимов улыбнулся. Улыбка у него была теплая, добродушная. Он налил пиалу чая.
– Правильно, товарищ американец. Чай не пьешь – откуда сила будет?
Чай оказался холодным, Сидней понял, что собравшиеся сидят давно. «Русские комитетчики» – в этом он уже не сомневался. Вот бы Иллая сюда. Он бы с ними быстро нашел общий язык! Напротив сидел скуластый русский. Он был одних лет с Сиднеем. Джэксону понравилось его открытое лицо, прямой простодушный взгляд. Русский что-то сказал Козлову, н тот обратился к Сиднею по-английски:
– Тут товарищи просят рассказать о себе.
Джэксон кивнул. Он уже понял, что говорить можно все. Здесь его поймут. Он начал с химического завода, проклятого рабочими Бронкса. Рассказал о трагической смерти отца, о том, сколько горя и бед выпадает на долю простых рабочих-американцев, о забастовках, которые организовывал его брат. Когда Юрий начал переводить, атмосфера в комнате резко изменилась. Присутствующие заулыбались, со всех сторон посыпались вопросы. Джэксон отвечал подробно. Рассказывал все, что знал, что видел, слышал от Иллая и его друзей. Особенно расспрашивали о первомайских событиях, во время которых был схвачен Иллай. По этим вопросам Сидней понял, что «комитетчики» готовятся провести рабочий праздник.
– Не могли бы вы повторить свой рассказ нашим товарищам? Им будет очень интересно узнать о жизни американских рабочих, – попросили Джэксона.
Сидней, не задумываясь, дал согласие.
Домой он вернулся глубокой ночью. Он вспоминал, что говорили ему его новые русские товарищи, и удивлялся, как все сказанное ими было близким ему, волновало его. Сид вспомнил все, что говорил сам, и не мог понять, откуда у него появились такие слова, такие выражения, они могли принадлежать разве только Иллаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94