Вид у меня был еще тот.
Журналисты засыпали меня вопросами о том, что я чувствую. Но мне было очень нехорошо от страха и ожидания старта. Больше всего хотелось, чтобы оставили в покое, а все вопросы задали после финиша. Ducati поставили меня в пару с самым старшим участником. Когда мы осматривали трассу, он спросил меня, насколько быстро я езжу. «Ну, довольно-таки быстро», – ответил я. Вопрос скорости его несколько беспокоил. «Давай не будем гнать на первых порах», – предложил он. Потом мы выехали на старт, я пристроился за соперником. Очень скоро и он, и все журналисты словно исчезли, испарились в воздухе. Я перестал обращать на них внимание. Но потом подумал, что с таким отношением шансов на победу у меня нет. Так оно и было первые восемь или десять кругов. Мой опыт вождения мотоцикла был еще слишком мал, и я не знал многих важных моментов: на какую передачу переключиться, как выдерживать траекторию и как заставить машину работать правильно. Но на настоящих гонках учишься быстро, так что скоро я уже разобрался, что к чему. Свешиваться с мотоцикла, почти касаясь полотна, очень странно, но в то же время это потрясающее ощущение, ничего лучше я не испытывал; со временем ты набираешься опыта, и это перестает пугать. Но даже сейчас, после многих дней на треке, перед первым заездом я всегда нервничаю, потому что главное в гонках – заставить мозг игнорировать природные инстинкты, особенно на виражах. Сопротивляясь до последнего момента, донельзя затягивая торможение, отрывая от полотна всю заднюю часть машины, ты стремишься все сделать максимально мягко и гладко, в то время как внутренний голос кричит: «Сбрось скорость!» Когда все получается – ощущение необыкновенное.
Но высокая скорость при езде на мотоцикле – не главное, Очень важно получать удовольствие от самого процесса, преодолевать милю за милей, плыть по гладкому полотну шоссе, следовать за дорогой и не думать о том, куда она приедет, – просто путешествовать. Как только у меня появляется такая возможность, я сажусь на мотоцикл и уезжаю на пару дней. Несколько лет назад я ездил из Лондона на северо-восток Франции навестить родителей жены. Хотелось путешествовать инкогнито, чтобы никто не узнал, – и поэтому на моей голове появился ирокез. Через день езды по Центральной Франции я остановился в кемпинге у Тарнского каньона и поставил там палатку. В шортах и жилетке, с шестидюймовым ирокезом и огромным сердцем, свежевытатуированном на предплечье, в которое были вписаны имена жены и дочек, я отправился в местный бар. Сидя за стойкой и потягивая выпивку, подумывая об остановке на несколько дней в этом прекрасном месте, об отдыхе и осмотре достопримечательностей, я собрался спросить у бармена о свободном столике на вечер. И вдруг заметил взгляд одного из посетителей, от которого сразу же захотелось оттуда уйти. На меня смотрели, как на грязь, в глазах читалась настоящая ненависть. Было очевидно, что этот француз в баре, с сигареткой, зажатой между тонкими губами, презирал меня только из-за моего внешнего вида. Я был потрясен: как один человек может смотреть на другого с такой ненавистью? И всего лишь из-за его дурацкой прически.
Я перешел дорогу и заглянул в ресторанчик со множеством столиков, стоящих и внутри, и снаружи. Хотелось заказать столик на вечер. Официантка посмотрела на бармена. Потом они оба посмотрели на меня, молчание затянулось. А потом она просто сказала: «Нет».
Я не поверил своим ушам. Ей что-то не то послышалось? «Столик на одного – только для меня – pour me». «Нет».
«Где-нибудь в уголке?»
«Нет».
Я вернулся в палатку и лег спать голодным, в окружении сотен счастливых английских туристов. Именно из-за того, что их так много во Франции, я и побрил голову – чтобы не узнавали. Мои старания изменить внешность зашли так далеко, что теперь я даже не мог поесть в местном баре. За неделю путешествия по стране мое лицо не узнали ни разу, зато рестораторы и бармены шарахались от меня как от чумы, поэтому вскоре я совсем оголодал и чувствовал себя ужасно одиноким. Благодаря этому я доехал до места назначения на несколько дней раньше, чем ожидал. Еще через пару лет, сразу после окончания съемок в фильме «Крупная рыба», которые шли в Алабаме, со мной снова произошло нечто подобное. Перед возвращением домой в Лондон мне хотелось заехать в Лос-Анджелес. Я купил большой Harley-Davidson Roadglide и направился в Оклахому, чтобы проехаться по немногим сохранившимся участкам легендарного шоссе Route 66. Через три дня пути я прибыл в Элк-Сити, один из пунктов на этом мифическом шоссе. Городок стоял вдали от больших дорог и казался застрявшим в тридцатых годах, увековеченный в «Балладах пыльных бурь» Вуди Гатри. Я вошел в здание старого бара, где с десяток пустых столиков будили желание перекинуться в карты – вот только было не с кем. Все здесь дышало историей, в углу стоял американский флаг – так и тянуло встать рядом, положить руку на сердце и запеть гимн. Тут же молодой парень играл на бильярде с девушкой, еще трое резались в карты за дальним столиком. Рядом с баром располагалась оружейная лавка, в витрине которой висели две таблички: «Мы не звоним 911» и «Мы живем по индийскому времени», а еще дальше по дороге была местная гостиница «Холидей-Инн Экспресс». Туда я и направился. Весь день дул пятибалльный ветер, дорога шла круто в гору, и меня это совершенно вымотало, хотелось есть и спать. «Чем могу помочь?» – спросил администратор.
«Мне нужна комната», – сказал я и попросил номер на двоих, чтобы иметь побольше места.
«У нас сейчас нет свободных номеров». Но парковка снаружи была пустой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107