– Конечно! Но нам хотелось бы выяснить кое-что другое…
– Надо найти воду, – говорит Коралл.
Он сам ощущает теперь набухшую, сухую горечь в потрескавшемся рту, но слюну проглотить не может, воздух проходит как сквозь кляп.
– Я уже искал, – говорит Мацек, – довольно с меня.
– Теперь я пойду. А с этой стороны дороги ты искал?
– И с одной стороны и с другой. Я порядочно прошел. Надо бы сходить в деревню и попросить у жандармов ведерко.
– Ладно, я так и сделаю. Но сначала я пойду за дорогу, немного дальше, чем ты ходил…
Перебежав дорогу, Коралл остановился. Теперь дорога кажется ему шире, чем тогда, когда он увидел ее впервые вместе с Мацеком. Прямая, как стрела, она отделяет перелесок, в котором остался Мацек с ранеными, от большого леса. Впрочем, это не дорога, а насыпь под строительство какой-то автострады или стратегического шоссе, – по обе стороны тянутся валы, в ослепительном солнце белеет щебень, облитый известкой.
Деревья вдоль тракта на расстоянии нескольких метров срублены, и только короткие культяпки пней торчат над разрытою землей. Отсюда виден весь перелесок. Коралл вспоминает участок, на котором остались Мацек и двое раненых, небольшой клин, окруженный со всех сторон немцами. За Кораллом раскинулся огромный лес. Он огляделся – глубокая, иссеченная светлыми полосами полутень от густых крон обещает убежище. Он еще раз посмотрел на дорогу, блестящую, как рыбья чешуя, и тут же заметил, что думает только о себе, а не о тех, в перелеске. На дороге пусто; слева и справа никакого подозрительного движения, ничего не видно, не слышно, только раскаленный песок слепит глаза.
По протоптанной тропинке Коралл не спеша углубился в лес. Несмотря на тень, здесь тоже было жарко и так душно, будто на голову набросили мешок. Какое-то время его окружала тишина, а потом он услышал постукивание дятла, его ритм отдавался в голове и руке, и даже когда дятел замолк, его стук продолжал отзываться в ране.
Вокруг ни следа воды. На подсеченных стволах сосен застыли капли смолы, скатывающиеся в жестяные мисочки. Сухая лесная пыль пахнет смолой. Этим запахом заполнены легкие, когда Коралл перед сном приближает лицо к стене и дышит соком свежих досок. Потом он поворачивается на кровати раз, другой, чтобы проверить ее мягкость, слышит сквозь сон приятный хруст соломы в тюфяке. «Вероятно, у меня жар», – думает он, протирает глаза и прислоняет ладонь к щеке. Щека горячая, но и ладонь горит, все пылает жаром. «Как далеко я уже ушел. Вероятно, с километр. Мне необходима хорошая перевязка, – говорит он вполголоса, – может, врач… Я иду на запад, все время иду на запад…»
Нет ни родника, ни ручья, тропинка ведет теперь среди густого папоротника; края листьев скручены, как помятая бумага, пожелтели на солнце. «Если идти все время в этом направлении, то до ночи можно добраться. О чем это я думаю?» – удивился Коралл. Он замедлил шаг. Лес тянется на шесть-семь километров на запад, потом надо обойти Чемерки, дальше – поля и снова сарновские леса; через Тысменицу можно перебраться вброд, потом – кладбище, мельница Флисовой, костел… Как хорошо он помнит дорогу. За костелом – напрямик выгоном – в сад. Вишни… Кислая, сочная мякоть наполняет рот, в горло просачивается струйка холодного сока. «Вам только тридцать километров до дома, и вы ранены…» Теперь даже меньше тридцати (он по-прежнему идет в том же направлении), меньше двадцати девяти; каждый шаг приближает к дому, самое главное – отмерять расстояние, метр за метром.
Ночь, он подходит к дому, поднимается на крыльцо. Месяц освещает двор, перед овином видна бричка с поднятыми оглоблями. Скрип деревянных ступенек, ладонь касается железной холодной скобы задвижки, большой палец нажимает на нее, задвижка подскакивает; в дверях – луч света. Коралл потряс головой. Что за черт? Воды нет… Вокруг можжевельник и поле сухого губчатого мха. «Воды здесь не найти. Дальше я не пойду», – говорит он сам себе. «Никто вас не обвиняет, вы сами ранены». Почему он запомнил эти слова? «Интересно, что вы выберете?» Черт! Какой выбор? У меня и нет никакого выбора… Столб раскаленного воздуха придавил голову и плечи; в висках тупо стучит, а потом эти удары отдаются в руке…
Коралл остановился и прислушался. Но жара беззвучна; не слышно ни шороха, только в нем самом нарастает яростный гул. Коралл сел в тени сосны, прислонился спиной к шершавому стволу, подтянул под себя ноги; в руке – тупая боль. Он размотал, положил на мох затвердевшие, ржаво-коричневые тряпки; пальцы еще шевелятся, но уже с трудом. Коралл дотронулся до опухоли рядом с пулевым отверстием; какая отвратительная розово-синяя кайма вокруг раны, струйкой сочится кровь с гноем. Он отогнал от раны жирную муху, она взлетела и снова начала жужжать, сверкая фиолетовыми крыльями. А над Венявой летает целый рой. Как он это выдерживает? «Надо поверить в себя», – сказал Венява тогда. Когда двери лесной сторожки захлопнулись за Хромым, он отвернулся от окна, и Коралл заметил в его взгляде доверие. «Вы уже участвовали в серьезной операции?» – спросил он, а Кораллу стало неловко, будто его поймали на месте преступления. Он понял, что не дорос еще до задания, которое должен выполнить этой ночью вместе с другими. Ему казалось, что он вдруг остановился, все пошли дальше, а он остался один, не в состоянии двинуться с места. Венява рассмеялся. – Хорошо, хорошо. Храбрецов у нас полным-полно, да? – Он сел за стол, посмотрел на карту и сразу же поднял голову. – Не люблю иметь дело с храбрецами, – снова улыбнулся он, – для такой работы нам нужны умные люди; надо только поверить в себя, ничего не сможешь сделать, пока не поверишь в себя, в свою силу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25