Я сделаю больше. Но знай, как эти часы, которые я держу в руке и которые разбиваю сейчас на твоих глазах, – имя ее сгинет вместе со всеми твоими надеждами, если ты доведешь меня до крайности, отталкивая мое сердце и отказывая мне в своем».
Она цепенеет от его ярости, теряет сознание. «Глаза его разили меня, цитирует дословно записки своей прабабки граф Орнано. – Мне казалось, что я вижу страшный сон, всей силой воли я хотела очнуться, но хищность его взгляда приковала меня. Я слышала стук его каблуков, бьющих в несчастные часы. Я вжалась в угол дивана… холодный пот струился по мне, я дрожала…»
«…бедная женщина падает на пол… – кончает эту сцену Массой. – А когда приходит в себя, она уже не принадлежит себе. Он рядом с нею и отирает слезы, которые капля за каплей текут из ее глаз».
Вот, значит, как все свершилось: с простого насилия начался один из знаменитейших романов истории! Так во всяком случае изображает дело Валевская. Не Массой же это придумал.
Польские биографы Валевской Гонсёровский и Васылевский тактично умолчали в своих книгах об этом щекотливом эпизоде, зато во Франции к нему обращаются часто. Три года назад по парижскому телевидению и на страницах популярного женского журнала «Мари-Клер» вели на эту тему любопытную дискуссию два известных историка-биографиста Андре Кастелло (автор известных биографических книг по наполеоновской эпохе «Жозефина» и «Бонапарт» и Ален Деко. Привожу наиболее существенные фрагменты этой беседы.
Начинает Андре Кастелло, явно симпатизирующий Валевской. Он определяет Наполеона, как «одного из величайщих людей всех времен», но его поступок с обморочной Марией считает «поведением, достойным скорее солдафона, чем монарха». Ален Деко старается оправдать поведение императора «его недостаточным умением вести себя с женщинами». Далее я привожу дословно:
Кастелло : Вы хотите сказать мне этим, что Наполеон никогда не умел разговаривать с женщинами иначе, нежели расспрашивая каждую, как рекрута, что всегда был с ними неловок и озабочен, что бессознательно и беспричинно становился с ними невежлив? Вы хотите сказать, что в молодости и в зрелый период имел мало возможности бывать в женском обществе, что не был воспитан женщинами и для женщин, что у иного человека это можно бы назвать стыдливостью и что именно это и привело к совершению постыдного и непристойного поступка?
Деко : Разумеется, в поисках оправдания поступка императора я мог бы привести все эти аргументы, потому что, конечно же, я отнюдь не одобряю того, что вы называете почти постыдным поступком.
Кастелло : Почти? Просто – постыдный поступок, да…
Деко : Я хотел бы объяснить причины… этого поведения, которое кажется мне исключительным в эротической жизни императора. Так вот, представим себе на минуту, что мы находимся в его положении: некая молодая полька, уже отнюдь не девица, а двадцатилетняя женщина и мать, в добавок насильно выданная замуж, буквально бросается ему на шею, прибегая чуть ли не к переодеванию, чтобы приблизиться к нему и поговорить с ним. Наполеон имел полное право верить, что Мария Валевская решилась отдаться ему. Он почти ничего не знает о довольно гнусном давлении, оказываемом на молодую графиню, чтобы она стала его любовницей. Ни князь Юзеф Понятовский, ни члены временного правительства не информировали его о настоящей осаде, которую им пришлось проводить, чтобы добиться своей цели: заставить Марию сдаться, дабы ради блага Польши – она согласилась лечь в постель к императору. Они скрывали от него роль сводни, сыгранную мадам Вобан. Император же видел только одно: молодую женщину, которая после периода некоторой сдержанности готова явиться на ночное свидание и соглашается стать его любовницей.
Кастелло : Сдержанность, говорите? А разве Мария не отказывалась читать письма, присылаемые ей Наполеоном? Разве она не отказывалась носить драгоценности, которые он ей преподнес?
Деко : А разве ему передали правдиво занятую ею позицию? На это нет никаких доказательств. Наполеон имел полное право считать поведение Марии Валевской проявлением кокетства, типичного для славянской женщины, которая бывает то огненной, то холодной, а в любви ее трудно превзойти в «танце сомнений» (de la valse hesitation).
Кастелло : Допускаю, что император был настолько ослеплен страстью, допускаю, что в результате прежних легких побед проявил такую наивность и такое непонимание натуры Марии, но разве все это оправдывает факт, что он использовал обморок – отнюдь не притворный, как это бывало у Жозефины, а настоящий обморок, – чтобы повести себя как дикарь? Неджентльменское поведение, вот самое мягкое, что можно об этом сказать. Кроме того, что еще меня коробит: патриотизм Марии был использован как противовес ее добродетельности. Император шантажировал Валевскую, чтобы принудить ее к свиданию, непрестанно выдвигая в качестве приманки аргумент – воссоздание польского государства, в то время как думал только о том, как заключить соглашение с Россией. Он же отлично знал, что это соглашение будет достигнуто ценой Варшавского Княжества.
Деко : Я также верю, что окружение графини Валевской использовало, если можно так выразиться, «польский» аргумент, чтобы преодолеть сопротивление Марии, однако Наполеон абсолютно не знал, что именно было предпринято, чтобы ускорить минуту, когда жена старого графа Валевского очутится в его объятиях.
Кастелло : Но он же был первый, кто воспользовался этим аргументом. Вы забываете о фразе в одном из писем Наполеона к Марии: «Ваша родина будет мне дороже, когда вы сжалитесь над моим бедным сердцем».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73