Не могла она также быть в Париже до 1 апреля, так как зоркая пани Накваская записала 26 марта в дневнике: «Супруга Анастазия Валевского (возлюбленная Наполеона) выступала во дворце князя Юзефа Понятовского в мимической сцене…» Контраргумент очевидный: следует помнить, что самолетов тогда не было и путешествие из Варшавы в Париж длилось почти десять дней. А если крайние даты парижской эскапады неверны, то перестаешь верить и в самую суть этой эскапады: в сентиментальные прогулки по паркам, в политические разговоры в Тюильри, в тайные встречи в кафе и гостиницах. И даже на письма Наполеона, по виду самые убедительные, начинаешь смотреть с подозрением.
То же самое у Орнано с датами, относящимися к 1809 году. Мариан Кукель в своем очерке «Правда и вымысел о пани Валевской» доказывает, что родовой биограф, излагая деятельность своей прабабки весной и летом 1809 года, совершенно пренебрегает исторической хронологией. Из точных расчетов ученого ясно следует, что Мария Валевская не могла оказывать приписываемого ей влияния на судьбы австрийской кампании.
Прошу поверить, что постоянная дискредитация Валевской отнюдь не доставляет мне удовольствия. Передо мною как раз ее изображение карандашный набросок Давида, перепечатанный из книги Орнано. Ни на одном другом портрете «сладостная Мари» не выглядит такой красивой и впечатляющей. На мягком сером фоне выступает нежный овал едва намеченного лица под волной светлых волос, большие глаза с рекордно длинными ресницами, благородный нос с чуть заметной горбинкой, губы, приоткрытые в очаровательной улыбке. Это единственное изображение Валевской, оправдывающее восхищение мемуаристов и позволяющее верить, что Наполеон мог действительно влюбиться с первого взгляда. Набросок постоянно лежит рядом с моей пишущей машинкой, так как я во время работы люблю на него смотреть. Но последнее время этот портрет меня раздражает. Я не могу избавиться от впечатления, что «польская Даная» издевается над моими тщетными стараниями, что она поглядывает на меня из-под длинных ресниц с укоризненной. иронией, что ее прелестная женская улыбка все больше похожа на улыбку Сфинкса. И я чувствую, что мне как-то не по себе перед этой красавицей с картинки. Чего я, собственно, от нее хочу? Непрестанно лишаю ее сияния легенды, почти ничего не давая взамен. Поведение мое явно неблагородно.
И все же я вынужден продолжать эту неблагодарную «антибиографию», потому что она, вопреки видимости, имеет определенную цель. Где-то в далекой французской Турени существует таинственный замок Браншуар, в одном из его зал, в ампирном секретере хранятся под замком несколько пачек пожелтевших документов и писем, написанных порыжелыми чернилами. Видение запрятанного архива доводит меня до исступления, как нечто навязчивое, от чего я не могу избавиться. В этих старых бумагах скрыта правда о моей героине, если не историческая, то хотя бы психологическая. Я верю, что эта правда будет когда-нибудь опубликована, и в глубине души питаю робкую надежду, что мой труд в какой-то мере послужит этому.
Но хватит отступлений, приближается вдохновенный момент для искателя правды. Победа под Ваграмом завершила австрийскую кампанию. Наполеон переходит от проблем войны к проблемам мира. Он делает главной квартирой летнюю резиденцию австрийских императоров Шенбрунн под Веной. Теперь у него есть время для любви, и он призывает к себе любовницу. С момента приезда Валевской в Шенбрунн биограф вступает на твердую почву проверенных фактов. Прекращается мучительная противоречивость между источниками, «антибиография» превращается в биографию.
«После битвы под Ваграмом в 1809 году император отправился в Шенбурнн, – сообщает камердинер Констан. – Сразу же он посетил мадам В. в чудесном доме в одном из предместий Вены. Я тайно ездил каждый вечер в закрытой карете без гербов и ливрей, с одним лакеем. Провожал ее во дворец тайным ходом прямо к императору. Дорога, хотя и краткая, была не очень хорошая, особенно после дождя, выбоины на каждом шагу. Император почти ежедневно тревожился из-за этого и наказывал: „Будь осторожен сегодня, Констан, шел дождь, и дорога раскисла. Ты уверен в кучере? Карета в хорошем состоянии?“ Этого рода вопросы свидетельствовали об искренней и настоящей привязанности к мадам В. Но император был прав, напоминая мне каждый раз об этом, как-то раз мы выехали позже обычного и возница нас перевернул. Я сидел справа от мадам В., а поскольку карета упала направо, к счастью, только я и пострадал, мадам В., упав на меня, осталась невредимой. Свою благодарность за спасение она выразила мне с присущим ей обаянием. Со смехом она рассказала сразу же по приезде во дворец все это приключение императору…»
Мария отправилась в Вену «под предлогом побывать на баденских водах» и появилась там, вероятно, в последних числах июля, спустя три недели после Ваграма. Находящийся по службе в Вене участник ваграмского сражения командир кавалерийского эскадрона Томаш Лубеньский, писал жене 31 июля 1809 года: «Позавчера в театре зашел в ложу супругов Витт, застал там жену Анастазия Валевского, которая рассказала мне о Варшаве, откуда выехала только после ухода австрияков…»
Супруги Витт преданно состояли при Валевской во время ее пребывания в Вене. Юзефа Любомирская, в первом браке Валевская, во втором Витт, бывшая в свойстве с Марией по первому браку, играла при ней роль компаньонки. Эта веселая дама, осуждаемая повсюду за то, что живет одновременно с обоими мужьями, не очень-то годилась в дуэньи, но Валевской вообще не везло на компаньонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73