Она поняла, что Нейпперг любил ее. Мария Луиза созналась себе, что и он ей не был противен, и перебирала в уме его любезности, заботливость, манеру держать себя всегда почтительно, но в то же время с некоторым оттенком превосходства; последнее так действовало на нее, что она, вообще крайне гордая, при нем чувствовала себя слабой, покорной, побежденной.
В течение всего дня, когда Нейпперг уезжал, она проплакала в укромном уголке своей комнаты, удалив Наполеона под предлогом головной боли, а в тот момент, когда Нейпперг садился в карету, горничная передала ему маленькую шкатулку, которую он открыл с волнением и чувством счастья. В шкатулке были перстень и голубая незабудка.
XI
Вызвав к себе великого канцлера Камбасереса, император заперся с ним в обширном кабинете и занялся рассмотрением дела маркиза де Лавиньи. Слова Ренэ и подозрение министра полиции в измене только подтвердили опасения, зародившиеся у него благодаря внутренним военным заговорам. Ему небезызвестны были деяния графа де Прованса в Лондоне, но Фушэ каждый раз, когда император спрашивал его, отвечал с уверенностью, что с той стороны нечего опасаться беды. Таким образом и сам Наполеон стал понемногу забывать о тех, кто на чужбине в ожидании его поражения готовились к реставрации, считавшейся в то время невозможной и невероятной.
Итак, опасность перестала угрожать со стороны недовольных военных вроде Мале, мечтавшего о возмущении полков и содействии гарнизона гибели Наполеона. Эти казарменные мятежи были невероятны. Выражения в письме генерала Мале доказывали, что по крайней мере в данный момент филадельфы отказались от своих планов.
Оставались неведомыми замышляемые роялистами ухищрения Бурбонов, сношения, которые поддерживались во Франции принцами с помощью денег и с помощью Англии. Пожалуй, тут-то и таилась настоящая опасность.
Де Лавиньи, тайного агента, тем более опасного, следовало бы арестовать десять раз. Без сомнения, уже предупрежденный в настоящее время, он мог ускользнуть обратно в Англию.
Фушэ оставил его на свободе. Со стороны министра тут была или преступность, или глупость: он или не знал о его роли агента принцев и тогда заслуживал просто отставки за свою неспособность, или же ему были известны как присутствие де Лавиньи в Париже, так и цель, которую он преследовал; в последнем случае Фушэ оказывался изменником, достойным жестокой кары.
Раздраженный приключением в беседке, недовольный своей горячностью, которую он не мог сдержать при виде Нейпперга возле императрицы, Наполеон поспешно послал в полицейскую префектуру за сведениями о филадельфах и маркизе де Лавиньи. Он отдал этот приказ таким резким, нетерпеливым тоном, что секретарь, посланный за этими бумагами, находясь в очень хороших отношениях с Дюбуа, префектом полиции, не мог умолчать о явном гневе Наполеона.
Граф Дюбуа встревожился и, сев в карету, сам повез во дворец потребованные от него справки. Когда Наполеон принял его в своем кабинете, там уже был Камбасерес.
Император казался сильно взволнованным. Он прохаживался взад и вперед по комнате. На письменном столе лежал лист бумаги большого формата, на котором было набросано несколько строк его совершенно неразборчивым почерком. Император, круто повернувшись, внезапно остановился пред графом Дюбуа и сказал:
– Дюбуа, этот Фушэ – страшный негодяй.
Префект полиции, враг Фушэ, поклонился, не говоря ни слова. Он не одобрил и не подтвердил это определение, сделанное императором его начальнику.
Принявшись снова шагать по кабинету, Наполеон обратился тогда к Камбасересу:
– Да, это негодяй! Страшный негодяй! Но пусть он не рассчитывает сделать со мной то, что сделал со своим Богом, своим конвентом и своей директорией, которые были поочередно преданы и проданы им на самый низкий манер. Я дальновиднее Барраса и сладить со мной будет потруднее! Пусть Фушэ остерегается. Но у него есть мои записи, инструкции, и я хочу получить их обратно. – Тут, вернувшись опять к Дюбуа, император прибавил: – Я знаю, что вы и Фушэ – заклятые враги, однако, несмотря на это, я избрал именно вас, чтобы вы исполнили важное поручение, относящееся к этому человеку. Важное в особенности для него, потому что здесь дело идет о его голове!
– Ваше величество, – сказал Дюбуа, – соблаговолите избавить меня от такой чести. Вы сами изволили сказать, что герцог д'Отранте – мой враг; он вообразит, что я пришел к нему с враждебной целью.
– Молчать! – продолжал император. – Вы поедете к Фушэ, чтобы исполнить государственную миссию, с которой не справиться никому, кроме вас. Слушайте внимательно! Герцог в бытность свою министром получил от меня много записок, конфиденциальных писем: нужно добыть их обратно.
– А вы требовали их у него раньше, ваше величество?
– Требовал, и не раз. И знаете, что он мне отвечал? Будто эти бумаги сожжены им! Чтобы он, Фушэ, стал жечь мои бумаги, бумаги, написанные моей рукой! Никогда не поверю!
– Ваше величество, я потребую обратно эти записки.
– Да, мне они нужны сейчас! Я только что получил доказательство, что Фушэ изменял мне, что он был в сношениях с роялистскими агентами. Я хочу лишить его возможности вредить мне; он уже не министр полиции. Отправляйтесь в его замок Ферьер, где он теперь находится, и моим именем потребуйте у него бумаги.
– Ваше величество, мне был бы нужен их список.
– Вот он! – сказал Наполеон, кидая Дюбуа большой лист, испещренный иероглифами.
– А если его светлость герцог д'Отранте ответит отказом? – спросил префект, убежденный заранее, что хитрый министр ни за что не расстанется с бумагами, которые служили ему охраной, с бумагами, имевшими отношение к казни герцога д'Энтьена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38