Так это началось. Уже не Темза, блеснула другая река. Вспыхнули широкие молнии.Похоже и не похоже на грозу.– Гуд… Карашо…Так мягко качает, справа, налево, так становится тихо. Темно. Потом возникает перестук глухого железа: «Тук-тук-тук… мы тут, мы тут…»Его покачивает на полке вагона. Рядом сидит пожилой немецкий солдат и, улыбаясь, ласково говорит, путая русские и немецкие слова:– Гуд морген, майн кнабе, мой мальшик… Ошень карашо… Было совсем, совсем плохо. Фарен мит гот, в Германии. Фатерлянд. Тебе будет совсем, совсем карашо. Я будет тебе, как отец, фатер… Я есть отец, понимаешь?Ян хочет подняться, но голова так тяжела, что нет сил оторвать ее от жесткой, набитой сеном подушки. Ноет щека. Лицо его забинтовано. Он снова делает попытку подняться, немец останавливает его.– Руйе, майн кнабе… Надо лежать… – и поправляет подушку. Ян смотрит в его голубые глаза под густыми седеющими бровями, на торчащие ежиком коротко подстриженные усы и думает: «Значит, есть и среди фрицев добрые люди… Может быть, этот солдат подпольный коммунист, только об этом нельзя говорить…»– Я есть отец, – повторяет солдат, – такой же мальшик, как ты, и один девушка. Совсем, совсем кляйне медхен. Теперь ты будешь еще один сын… Ха, ха… Карашо… Ты спас моя жизнь, я спас твоя жизнь. Ошень карашо. Мне подарил тебя гер оберст. Он сказал: «Гельмут, возьми этот мальшик и отвези на свой отпуск. Он спас немецкий зольдат, пусть он живет, яволь!» Теперь ты герой. Все папа и мама зольдат, которых ты спасаль, говорит «данке» и присылают подарки. Ого! Ты живьешь в мой дом, эссен, кушаешь мой обед. Ты играешь мой зон. Когда он пошел в школу, ты помогаешь ему нести разный учебник, потом несешь зонтик, когда шел дождь. Карашо! Ты смотришь моя корова и получаешь за это мильк. Два стакана млеко! Ого! Я тебе есть отец, карашо?– Тут-тут… ты тут… тут… тут…На берлинском вокзале их окружают фотографы.– Хайль Гитлер!Гельмут выбрасывает вперед правую руку, а левой обнимает Яна за плечи. Беззвучными выстрелами вспыхивают аппараты в сумерках крытого перрона.Все куда-то торопятся.– Как твое имя? – спрашивает, нагнувшись, человек в поблескивающем дождевике с блокнотом в руках. – Иван?– Ян, – чуть слышно отвечает испуганный мальчик.– Ян, – повторяет человек. – Ха, Иван ответил мне по-немецки.Он быстро помечает что-то в блокноте и бежит дальше.
«РУССКИЙ МАЛЬЧИК ИВАН СПАС СОЛДАТА ФЮРЕРА! Он переплыл реку под огнем красных и, раненный в голову, добрался до наших береговых укреплений. Владея немного немецким языком, он предупредил о коварстве большевиков. Иван показал тайные минные поля и сам провел роту саперов, наводивших переправу к безопасному месту. Несмотря на временные трудности на фронтах, все больше русских сознают великую миссию фюрера и переходят к нам!»
Большая фотография Яна в объятиях Гельмута на берлинском вокзале. Лица не узнать, оно забинтовано, только испуганные глаза мальчика смотрят со страницы газеты.Это выражение глаз не покидало его, когда в открытой машине ехали по чужому городу, полному фашистских знамен, зенитных орудий и живых, не пленных, фрицев…Удивление не покидало его, когда плакал, прощаясь, Гельмут.– О, майн кинд, больше я не отец… Они обманули меня и отняли такой знаменитый мальшик… Хайль Гитлер!Удивление и страх поднялись вместе с ним по крутой темной лестнице и вошли в тесную, как землянка, комнату под скошенной крышей старой гостиницы.За окошком, закрывая и небо и землю, стояла большая кирпичная стена, и на ней косо нарисованный черный силуэт человека в шляпе и длинном пальто. Под силуэтом крупная надпись по-немецки: Пст! – предупреждавшая о возможных шпионах. Такие силуэты встречались потом на многих стенах и заборах, и от этого становилось еще страшней, словно ходишь среди притаившихся убийц. Какие-то люди говорили по-немецки и по-русски, кормили, давали деньги и поздравляли.– Молодец! Ай да Иван, сообразил, не побоялся. Теперь не будь дураком, скоро колхозам капут, получишь в своей Белоруссии два надела земли, хату построят. За фюрером не пропадешь!Потом принесли текст, напечатанный на машинке.– Читать умеешь? Учи! Чтобы произнес без запинки! По радио передадим.Тут глаза его сузились. Он умел читать… Ночью, под вой сирены, в неспокойном свете прожекторов, он написал большими буквами поперек печатного текста:– Я, юный пионер Советского Союза…Он бежал из гостиницы. Зарницы тяжелых взрывов, частый стук пулеметов, свист падающих бомб на мгновение наполнили радостью. Казалось, приходит конец чужому, темному городу, только узнать бы, какая улица выведет на дорогу к своим?Его поймали. Не били, не мучили, просто рассмеялись.– Домой захотел? А это ты видел? Думаешь, так тебе большевики и простят, что ты спас немецких солдат? Они, брат, дознаются до всего, а поверят только этому. Теперь ты им чужой. Тут твоя фотография, тут твоя смерть!Со злым торжеством ему показали газету. Как проклятие. Непроходящее и торжествующее проклятие повисло над ним на годы.Чужой… Это слово стало самой мучительной пыткой.Чужой среди своих, советских людей, силой увезенных в Германию.Чужой – на немецком заводе-каторге.Чужой – в лагере перемещенных… Чужой и здесь, в Англии… Везде чужой.Янка съежился от пробежавшего по телу озноба. Сторож замыкал решетчатые ворота речного гаража, косо поглядывая на подозрительно долго сидящего за углом парня. К пристани подъехала грузовая машина с откинутым бортом. Шофер в форменной фуражке и кожаных нарукавниках обхватил за талию слепого мальчика и, легко подняв его, поставил в кузов.На воде медленно таяли последние блики солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67