Будь и ты завтра с девяти утра здесь.Шумский озабоченно насупился и произнес глухо:– Я опасаюсь, что барон примет все не так, по-своему… Он очень горд… Хотя ваше положение и много выше его, но ведь это дело частное. В качестве стороны жениха вам поневоле подобало бы отправиться к барону, а не его вызывать.Аракчеев поднял глаза на молодого человека и улыбнулся.– Это только ты такую ахинею можешь в голову забрать! Стало быть, если государь император будет женить кого-либо из своих на какой-нибудь германской принцессе, то поедет тоже толкаться по мелким герцогским дворам! Если бы я был такая же чумичка, как твой чухонский барон, то может быть, по светским приличиям поехал бы первый к нему. Но так как я граф Аракчеев, то для него великая честь, если я буду твоим сватом… Ступай и будь здесь завтра утром!Шумский вышел и полетел домой, обрадованный одним и озабоченный другим. Он рад был, что граф не знает ни слова о его поединке, так как не заговорил с ним об этом. С другой стороны, он был озабочен тем способом, которым Аракчеев хотел объясняться с бароном. Гордый аристократ мог легко обидеться и таким образом помощь Аракчеева усугубит только положение.Вернувшись домой, Шумский нашел приятелей, нетерпеливо дожидавшихся его. Объяснившись, они решили вместе, что надо выждать и тотчас же дать знать обо всем Бессонову и фон Энзе. Ханенко тотчас же вызвался ехать к Мартенсу с заявлением, что надо отложить поединок дня на два, а Квашнин отправился к Бессонову.Гусар встретил его словами:– Все пропало! Граф прискакал! Но как же он мог узнать, сидя в своей вотчине, то, что мы решили за последние сутки.– Успокойтесь! – отозвался Квашнин. – Он приехал совсем по другому делу и ничего не знает, но поединок надо отложить.– Ну все равно ничего не будет! – отозвался Бессонов. – Коли не знает, то он здесь в Питере узнает! Весь город уже болтает о том, что в моем доме будет кукушка.Квашнин пожал плечами, как бы говоря, что ничего поделать нельзя.– А как было я все хорошо приготовил! – жалостливо прибавил Бессонов. – Пожалуйте, сами поглядите!И он повлек Квашнина, отворил дверь, ввел его в залу и затворил за собой дверь. Они очутились в полной тьме. Зала была очищена от всех предметов, ставни закрыты и в горнице не было видно ни зги.– Все до былинки вынесено и вытащено, – произнес Бессонов самодовольно и стал хвастать своей распорядительностью.Квашнин осмотрел залу еще раз при свечах и затем постарался отделаться от хозяина, чтобы ехать к другу.Он нашел Шумского в нервно веселом расположении духа и шутовствующего со Шваньским.– Вот, рассуди нас, Петр Сергеевич. Будь свидетелем, – сказал он. – Я хочу доказать Ивану Андреевичу, что он меня любит только на словах. Попрошу его справить мне одно только дело и он, гляди, тотчас на попятный!– Извольте приказать! Увидите! – повторял Шваньский серьезно, обиженным голосом.– Верно тебе сказываю. Важнеющее для меня дело, а самое пустое. А попроси вот я тебя, откажешься!– Прикажите! Увидите! – повторял тот.– Сделал бы ты это мне, – горячо заговорил Шумский, – я бы тебе сейчас ровнехонько тысячу рублей в подарок отсчитал. А любить бы стал, вот как! Как бы родного! Да знаю, не сделаешь этого, потому что у тебя все одни слова, а привязанности ко мне ни на грош нет.– Да ну? Говори… Что такое? – вступился Квашнин.– Грех так рассуждать! – воскликнул Шваньский. – Говорю: прикажите и все для вас сделаю.– Без исключения?– Без исключения! Без всякого! На край света пойду! Ну просто вот скажу: на смерть пойду!– Зачем на смерть? Жив останешься. Так говорить? А? Петя? Говорить ему, что ли? Об чем мы с тобой вчера решили, чтобы Ивана Андреевича мне просить.– Вестимо: говори, – произнес Квашнин, недоумевая и не понимая подмигиванья Шумского.– Убей ты фон Энзе, – выговорил Шумский, совершенно серьезно обращаясь к Шваньскому и даже сдвинув брови для пущего эффекта.– Как тоись!?.. – оторопел этот.– Как хочешь! Ножом, обухом, но из пистолета, я думаю, будет много ловчее и проще.– Шутите только, Михаил Андреевич…– Что же?– Я полагал, вы не ради шутки, а вы знай себе балуетесь.– Нет, Иван Андреевич, – вступился Квашнин серьезно. – Мы об этом вчера рассуждали.– А! Вот что? «Балуетесь!» То-то, голубчик! – воскликнул Шумский укоризненно. – Все вы так завсегда. Ты вот на смерть собирался, а теперь и под суд боишься идти; а знаешь ведь, что и граф тебя в обиду не даст. Знаешь, что после такого дела более или менее невредим останешься, а не хочешь одолжить.– Помилуйте, Михаил Андреевич! – с чувством выговорил Шваньский, поверив комедии. – Как же можно человека на этакое дело посылать?.. Что другое, я готов. А этакое?.. Помилуйте! Да я и не сумею.– Нечего и уметь. Взял да и убил.– Как можно-с. Это самое то-ис мудреное из всего. Да при том и грех великий.– Ну так и не говори, что меня обожаешь!– Бог с вами. Я думал, вы что подходящее желаете мне препоручить.– Ну и убирайся. Нечего и толковать. Иуда ты!Шваньский вышел, совершенно не зная в шутку или всерьез принимать весь разговор.Друзья, оставшись одни, рассмеялись.– Да. Шутки шутками, – вымолвил Шумский вдруг изменившимся голосом и вздыхая, – а я рад бы найти или нанять эдакого Шваньского для убийства. Я, Петя, начинаю побаиваться. Душа в пятках.– Что-о?! – изумился Квашнин, не веря ушам.– Да, Петя, трусить начал! Тебе, другу, глаз на глаз говорю. Прежде не трусил, а теперь трушу. Сдается мне теперь, что я буду убит. А все от того, что канитель эта тянется. Я был совсем готов сегодня молодцом идти, а тут опять отсрочка. Чую теперь, что я буду драться не с тем же духом и спасую. Нет во мне того азарта, что прежде был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86