– весело отозвалась Софья.
– Об этом не беспокойтесь! – сказал и Цуберка.
С этого дня началась никем не подозреваемая хитрая игра… Кошками были Софья и Цуберка, отчасти и Антон, а мышкой – пан Лауренцкий. Разумеется, он воображал себя котом, который выслеживает мышку Софью, чтобы проглотить ее простейшим образом.
Все было придумано самой Софьей, и придумано хотя дерзко, но просто.
Цуберка был вольный. Сделавшись женой свободного человека, Софья уже не принадлежала пану и становилась тоже вольной. Нужно было только письменное разрешение пана на ее брак без выкупа.
Пан дал сначала словесное разрешение, а затем справил все законным порядком и выдал бумагу, в которой не требовал ни с Марьи, ни с Цуберки никакой уплаты за девушку. Он терял работницу даром.
Марья только дивилась. Мацитайс тоже дивился, какое добросердие появилось у пана Лауренцкого.
Тайна заключалась в том, что Софья убедила пана, что она этого огромного дурака Цуберку не только не любит, но и видеть спокойно не может. Она любит давно его, пана. Но так просто принадлежать пану, на виду у всех срамиться, она не может и никогда не согласится. Лучше утопиться! Замужняя – иное дело… Прямо после венца она будет у пана, а затем, чрез некоторое время, они спровадят бобыля куда-нибудь. От него, вольного человека, пану легче было отделаться, чем от своего хлопа. Приказать ему уйти из пределов вотчины шляхтича – и конец!
Так уговорилась Софья с паном Лауренцким, и он, в силу пословицы, что на всякого мудреца довольно простоты, ослепленный своей самонадеянностью, с восторгом согласился на все. Для него тоже было выгоднее достигнуть своей цели без огласки.
Обвенчаться с разрешения самого пана, не уплатя выкупа, и, сделавшись свободной, насмеяться пану в его скверную и старую физиономию, а затем уйти из Дохабена и наняться в Витках, на постоялом дворе, содержатель которого предупрежден, – вот в чем тайно уговорилась Софья с Цуберкой.
Но может ли все уладиться так, как они затеяли, рассуждали молодые люди. Если пан Лауренцкий, обманутый и озлобленный, захочет силой отнять Софью у мужа… Тогда все на него подымутся… И пан мацитайс прежде других. Это будет соблазн, на который он не пойдет. Да к тому же Цуберка, силач страшный, пообещает пану повстречать его где-нибудь в поле или в лесу наедине… И он так может с паном наедине побеседовать, что Дохабен тотчас перейдет затем к одному дальнему родственнику пана по наследству…
XVIII
Среди деревни Кегема, невдалеке от господского дома самого пана Вульфеншильда, виднелся и ярко блестел на солнце свежим лесом домик Енриховых.
С тех пор, что Христина побывала в Риге, прошло без малого три года.
За это время на деньги, полученные в подарок от царицы, Енриховы выстроились вновь и завели хозяйство шире и богаче, чем прежде. А на все обзаведение ушла всего дюжина червонцев, хотя в том числе были куплены корова и пара лошадей.
Муж Христины, деятельный, усердный рабочий и хозяин, мастер на все руки, выстроился сам.
Часть денег Христина, не менее прилежная в работе, но расчетливая, сумела обратить с пользой и барышом. Она накупила с осени много льна и целую зиму, с помощью двух нанятых работниц, наткала столько полотна и так искусно продала его в соседний город, что к концу зимы Енриховы стали почти богатые люди.
Христина давно и думать забыла о том, что обещал ей седой пан полковник, – она бросила всякую мысль о перемене своей участи милостью государыни.
– Спасибо и за эти деньги, – думала и говорила она. – При помощи их мы разбогатеем скоро так, что сами откупимся на волю у пана Вульфеншильда!
На свой барыш, полученный от продажи полотна, Христина собиралась предпринять еще два торговых оборота. Усилив производство в следующую зиму и холста, и полотна, она уже надеялась, через год или два, иметь очень крупную суммму. Деятельная женщина мечтала о том, чтобы завести кабак около деревни, на большом тракте.
Пан Вульфеншильд, сам скопивший себе свое состояние трудом и расчетом, смотрел на деятельность Христины Енриховой с удовольствием.
Он заранее соглашался отпустить всю семью на волю за сравнительно малый выкуп, а затем соглашался в будущем дать им разрешение держать кабак на его земле.
Хотя у Енриховых из троих детей было два мальчика, то есть два будущих работника, Вульфеншильд не брал это в расчет, потому что мальчики были еще малы, и даже старшему расти лет пять, шесть. Отношения пана с рабами стали дружественные.
Часто при встрече пана с Енриховой между ними затевался разговор о родстве Христины. Пан полушутя, спрашивал у крестьянки, не получала ли она какого известия, письма из Москвы или из Петербурга от своего зятя; не знает ли она чего о какой новой российской войне, со шведом или с султаном. Христина усмехалась, добродушно отвечая, что она бы и рада списаться с сестрой и с зятем, да боится, чтобы из-за этих писуль не попасть в Сибирь.
Часто пан Вульфеншильд, когда заходила речь о будущем выкупе на свободу всей семьи, говорил Христине тоже полушутя:
– А ведь не следовало бы мне отпускать вас на волю, в особенности тебя. Захочет вдруг твоя сестра откупить вас у меня, так она побольше даст выкупа, чем вы с Янкой.
– Ну, пан… – отшучивалась Христина, – плохой расчет. Наши деньги с Янкой, какие ни на есть, а вернее тех, что заплатит вам сестра.
И в конце беседы пан Вульфеншильд тоже соглашался, посмеиваясь, что он предпочтет несколько десятков злотых за семью Енриховых тем сотням, которых надо дожидаться сто лет от русской царицы.
– Если бы русская царица захотела для вас что-то сделать, то сделала бы уже давно, – говорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76