Мне у тебя, а не тебе у меня просить надо в нуждах.
– Я хочу замуж… Выдай меня замуж! – сразу выговорила как выпалила Софья.
– Любое дело, дочка.
– Так ты мне перечить не станешь?
– Зачем. Любое дело. Но оно от меня ныне не зависит. Все теперь зависит от государыни. Как она соизволит. Ее проси.
– Боюсь. Ты попроси…
– Что ж. Изволь… Это дело простое… Жениха ей тебе выбрать в столице немудрено. Всякий тебя возьмет.
– Нет. Жених есть… Только согласие нужно.
– Есть?! Как есть? Кто такой?!
– Да все тот же, батюшка…
– Тот же? Какой такой – тот же?
– Тот, которого я и прежде хотела в мужья. Еще в Дохабене, – нерешительно проговорила Софья.
– В Дохабене? – изумился Карл Самойлович. – Что ты? Я ничего не пойму.
– Был же у меня жених в Дохабене.
– Цуберка там был у тебя… А другого я…
– Да, Цуберка.
Карл Самойлович вытаращил глаза на дочь и изумленно молчал. Он ничего не понимал.
– Что ты… Ума решилась… Или я не понял тебя… Или ты балуешься… – выговорил он. – Цуберка? Ныне за Цуберку замуж собралась… Да что ты, рехнулась совсем, что ли?
– Я его, отец, люблю… Как прежде, так и теперь… – отозвалась Софья грустно.
Карл Самойлович развел руками.
– Ну, Софья, я от тебя этакого не чаял услыхать, – вымолвил он наконец гневно. – С виду ты стала совсем другая. Все даже дивятся, глядя на тебя. А ты вдруг, выходит, совсем дура глупая.
Софья вдруг оживилась и стала горячо доказывать отцу, что если б команда, арестовавшая всю их семью, запоздала на два дня, то она была бы теперь здесь, в Петербурге, уже с мужем, так же как и ее две тетки – Христина и Анна.
– И слава Тебе, Господи, что не успели свадьбу сыграть, – воскликнул отец. – Что бы тогда было. Ты бы сидела теперь здесь с нами, как твои тетки. Царица допустила бы тебя к себе только раз или два. А теперь ты живешь у нее во дворце.
– Что ж из того. Я была бы замужем и счастливая. А теперь я – одна.
– Да тебя выдадут замуж. Я буду просить государыню. Она найдет тебе мужа из дворян здешних, из вельможных… А не ганца-свинопаса.
– Цуберка свиней не пас никогда! – ребяческим голосом произнесла Софья, слегка обидевшись.
– В стаде всяком и свиньи есть… Да не в том дело. Он простой мужик! – сердился Карл Самойлович.
– А мы?
– Мы? Как мы… Что ты?
– Мы-то кто же? Те же мужики!
– Мы!
– Да из мужиков же…
– Теперь уже дворяне русские.
– Были мужики, да еще крепостные, а не вольные.
– Были. Ну так что же?
– Цуберка мог бы также сделаться дворянином милостью царицы.
– Пастух. Дурак… Хорош бы он был дворянин. Срам и соблазн один. Ведь этот Цуберка – дурень совсем, оголтелый дурень.
– Не простее дяди Дириха, или Федора, что ли, – отозвалась Софья резко.
Карл Самойлович замолчал и не знал, что ответить, хотя понимал и чувствовал всем сердцем, что его Софья, с одной стороны, просто «ума решилась», а с другой – совершенно права. Брат Дирих, или Федор, – тот же Цуберка. А Цуберка – пастух, бобыль – и только… И латыш, и нищий, и дурак. Да чего еще хуже-то?!
Карл Самойлович стал доказывать теперь дочери, что если бы он был теперь в Дохабене с семьей, то все-таки никогда бы дочь свою не выдал за нищего ганца. Об его согласии на такой брак смешно бы было и думать! Но главное, что поразило Скавронского – каким образом дохабенская Яункундзе и нынешняя фрейлина, столь быстро сжившаяся с новой обстановкой своей, каким образом эта прирожденная дворянка и барышня – могла любить и помнить по-прежнему дурака ганца.
– Ведь это чистое колдовство! Цуберка опоил тебя каким-нибудь зельем, приворотом любовным… – воскликнул наконец Карл Самойлович.
– Что ж. Может быть! – отозвалась Софья. – Оно и похоже на это, потому что я вижу, что мне без него жизнь не в жизнь.
Карлус не ожидал такого признанья и только руками развел беспомощно.
– Диковинно! – прошептал он наконец как бы сам себе. – И умница чудесная, и дура петая…
III
В первых числах января нового 1727 года весь Петербург, забывший на время про «оную фамилию», снова загудел, толкуя и шумя по поводу новости, до нее касающейся.
В Крещенье за обедней, на Иордани и затем на приеме во дворце присутствовала красавица фрейлина, а малолетнего великого князя Петра и цесаревны Елизаветы не было на торжестве.
Все терялись в догадках, какое значение надо приписать такому событию. Многие, однако, знали, что это была чистая случайность и что Петр был нездоров и его побоялись выпустить из-за сильного мороза, а цесаревна заупрямилась почему-то и сказалась больной.
Но отсутствие двух ближайших к царице личностей было еще не так важно и любопытно, как другая новость…
Карл Самойлович со всей семьей и его брат были пожалованы в графы Российской империи.
При этом говорили, что чрез несколько дней старший брат Скавронский получит кавалерию, то есть новый и единственный российский орден Андрея Первозванного.
Пятнадцатого числа января гофмаршал Шепелев, магнат граф Сапега и многие придворные вельможи и сановники, с всемогущим князем Александром Даниловичем Меншиковым во главе, а вслед за ними и разные резиденты и представители иностранных государей явились в Крюйсов дом поздравить графов Скавронских с царской милостью.
Принимал всех и беседовал, немного смущаясь и робея, граф Карл Самойлович, но при этом присутствовали равно граф Федор Самойлович и графиня Марья Ивановна. Они не проронили, ни тот, ни другая, ни единого звука – так как по-русски все еще не знали почти ни слова.
Графиню Софью Карловну поздравили тоже, но у нее в апартаментах, где присутствовала, явившись как бы в гости, и сама государыня.
Чрез несколько дней после этого графы Скавронские получили на словах в подарок от царицы несколько подмосковных вотчин, богатых угодьями и густо населенных крестьянами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76