Но, к сожалению, я уже давно не студент и не школьник. И если заболею, то придется утром встать еще раньше обычного, чтобы зайти в аптеку, купить тонны таблеток и порошков и весь день поглощать эти медикаменты под неодобрительные взгляды коллег: «Чего это, мол, пришел? Заразить нас всех хочешь?». Тем более, завтра воскресенье, и если весь выходной поддаваться простуде и ничего не делать, то следующая неделя рискует превратиться в самый настоящий ад – жар, боль, кипящая смола.
– Так ты, правда, считаешь, что мне стоит написать книгу? – я сам удивился, услышав произнесенный мною же слова. Даже как-то не по себе стало. Сейчас мой друг подумает, что я иду рядом с ним и думаю только о том, чтобы прославиться. Совсем недавно, когда он ушел с перспективной работы в налоговой инспекции, поступил в аспирантуру и занялся наукой, я упрекал его в этом. Не скажу, что этот поступок меня очень удивил – он часто говорил, что его истинное призвание формулы и графики. Но это произошло так неожиданно, что, когда он мне сообщил по телефону об этом, я выпалил первое, что пришло в голову. Дима не обиделся, просто сказал, что я дурак, и повесил трубку. Перезванивать я не стал, слишком хорошо его знал – наверняка не придал моим словам значения, мы часто спорили и смеялись друг над другом, при этом никогда не ссорились. Ну, или почти никогда.
На сей раз он ничего не ответил. Это меня немного обидело, и я повторил вопрос, немного поменяв порядок слов в предложении:
– Начинать мне писать книгу или нет, какое твое мнение?
Дима остановился возле зеркальной витрины. Посмотрел на свое отражение. Вздохнул, вновь попытавшись поправить прическу. Затем, не поворачивая ко мне лицо, тихонько засмеялся:
– Да не волнуйся ты так, сейчас заберем нашу одежду, вызовем такси, через час будешь дома.
Наваждение какое-то. Как будто сговорились и всем своим видом показывают мне, как сильно я напился. Надо было утром посмотреть в гороскоп – наверняка не мой день, но утром я был слишком отвлечен… На самом деле я не очень-то и верю в гороскопы. Потому что однажды видел, как их составляют в редакции солидной газеты. Первые три-четыре знака ответственная за рубрику взяла в прямом смысле с потолка – долго всматривалась в пластиковые панели (а может, обладала даром проникать взглядом через бетонные перекрытия и воочию наблюдала расположение звезд?), но с оставшимися возникли проблемы. Не долго думая, она сходила в архив, принесла подшивку газет за позапрошлый год со своими же прогнозами и, меняя знаки местами, быстренько договорилась со звездами.
Я посмотрел на свои ладони, пытаясь найти то самое пересечение линий, которое перечеркнуло мне этот день. Одна из линий, самая длинная, раздваивалась. Что это может означать? Когда-то я придумал историю про человека, у которого была очень короткая линия жизни. Он каждый день ждал смерти. Но она все не наступала. Тогда он решил перехитрить судьбу и удлинить себе линию жизни. Взял лезвие и продлил ее на сантиметр. Этого ему показалось мало, и он еще чуть-чуть провел по ладони лезвием. Но и эта длина его не удовлетворила. Попытался продлить еще немного, неудачно дернулся, и лезвие скользнуло вдоль ладони до самого запястья. Он смотрел, как кровь хлещет из перерезанной вены, и думал о том, что судьбу обмануть невозможно, и линия не зря была короткой.
Мы уже были возле входа в диско-бар. На ступеньках стоял высокий мужчина в черном пальто. Он смотрел куда-то поверх наших голов, затем опустил взгляд, увидел меня, спрыгнул и подбежал к нам (я заметил, как сжались кулаки у моего приятеля). Казалось, что мужчина боролся с желанием схватить меня за воротник, но он стоял в двух метрах от нас и всматривался в мое лицо. Затем скорчился в злой гримасе и с каким-то надрывом в голосе отрывисто прокричал, практически прокаркал:
– Хватит! Хватит уже! Оставьте меня в покое.
Развернулся на каблуках и торопливо зашагал по темной улице, засунув руки в карманы пальто. Мы смотрели ему вслед. Дима хотел было бросится за ним, затем прошептал:
– Сумасшедший какой-то. Ты знаешь его?
Я покачал головой. Мужчину этого я видел впервые. Хотя… Кажется, это он сидел за столиком и смотрел на меня. Только тогда в нем было больше страха, чем ненависти. Непонятной для меня, колючей, ледяной ненависти.
Мы вошли внутрь.
7. Три слова боли
За время нашего отсутствия атмосфера в зале изменилась. Туман сигаретного дыма не рассеялся, но некогда подобное броуновскому движению на танцполе стало более упорядоченным. Появились пары, взаимное притяжение которых было столь велико, что их медленному кружению вокруг общей оси не могло помешать даже землетрясение, а уж тем более «быстрая» музыка.
Наш столик был уже занят, но возле дальней стены зала был еще один свободный. Присели за него, я спросил Диму, сколько он заплатил за пиво. Отдал ему половину суммы и огляделся по сторонам. После того как прогулялся на свежем воздухе, мне стало гораздо легче. Сейчас в душном помещении хотелось расслабиться и подремать. Я зевнул, взял в руки салфетку и принялся складывать из нее ежика. В этот раз у меня получалось нечто среднее между хомяком и пачкой сигарет, но в глубине души я знал, что это ежик. Просто чуточку видоизмененный. На столе появилась кожаная папка Меню. Руки, которые ее положили, были без колец на пальцах, и мне не пришлось поднимать взгляд, чтобы понять, что это не Юля.
Я стал изучать меню. Полистал, иногда задерживая взгляд на отдельных страницах, вздохнул и перевернул – вверх ногами читать было интересно, но неудобно. Бутерброды, холодные закуски, гарниры, горячие и фирменные блюда, спиртное, пиво, кофе, безалкогольные коктейли, различная мелочь вроде орешков и мороженого, разбитые чашки, тарелки и бокалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84