И с этого дня к обязанностям Лики прибавилось ежеутреннее посещение рынка.
Пила, как и обещала, пришла в гости после обеда. И на следующий день тоже. А потом еще через день. И еще.
Лика не знала, как Пила, но она сама каждый день от души благодарила обоих богов за то, что послали ей такую подругу. Кроме того, неизвестно, благодарила ли богов Нета, но ей тоже определенно стоило это сделать, потому что никогда еще маленькая вандейка не была такой открытой и веселой, как во время общения с Пилой.
От Пилы Лика узнала гораздо больше о настоящей ольрийской жизни и обычаях, чем от старой Дорминды, и с ней же она в первый раз посетила храм богини Всевеликой на центральной площади Олгена. Храм произвел на Лику самое гнетущее впечатление, еще когда она вместе с пожилой служанкой присутствовала на клеймении, и сейчас она не могла отделаться от ощущения, что огромное тяжелое здание из темного камня наваливается и давит на нее всем своим немалым весом. Напротив храма богини, с левой стороны все той же площади стоял его брат-близнец - храм Бога-Отца, как яркая иллюстрация необходимости равновесия между мужским и женским началом, хотя народу около него сновало не в пример меньше, чем возле храма богини.
Подруги, разумеется, в первую очередь направились в храм Всевеликой.
Ольрийская религия вызывала в Лике не слишком приятные чувства, но, поскольку она решила попробовать здесь прижиться, то надо было хотя бы попытаться понять ее.
Пила и Нета, оставив Лику в одиночестве, отправились относить к алтарю свои узелки с жертвами, традиционно присоединяемые к молитве о здоровье близких. В жертву можно было принести самые разные фрукты, непременно выращенные своими руками, и вообще любую, приготовленную собственноручно еду. У самой Лики не было ничего своего, даже белье, которое она носила, принадлежало ее хозяину, и потому она ничего не могла принести в жертву богине. Да от нее этого никто и не требовал. Для кого ей вообще просить здоровья? Для своего изгоя-хозяина, что ли? Самой Лике очень хотелось поставить хотя бы пару свечек с молитвой о его благополучии, но она так и не решилась потратить на это те несколько медяков, которые звякали у нее в кармане. Хотя ее хозяин, оставляя деньги на хозяйство, никогда не требовал отчета ни у нее, ни у Дорминды о том, каким образом они их расходуют, пожилая служанка, несомненно движимая самыми лучшими побуждениями, всегда проверяла расходы Лики до последней полушки, и Лике совсем не улыбалось в очередной раз попасть на допрос с пристрастием.
Поэтому она молча бродила по храму, разглядывая фрески, изображающие деятельность богини, когда она еще жила среди людей, и постепенно увлеклась, потому что это было интересно. На изящно выполненных настенных картинах богиня представала не суровой и мстительной, какой ее представляла себе Лика по рассказам Дорминды и после событий на храмовой площади, а милосердной, любящей и всепрощающей. Сердце Лики уже готово было раскрыться навстречу прекрасному образу, как вдруг она наткнулась на изображение богини с огненным мечом в руках, собирающуюся поразить толпу уродливых существ, напоминающих карикатуры на людей. Они потрясали кулаками в бессильной злобе и заходились беззвучным криком, от которого искажались их и так обезображенные ненавистью лица.
– Што, детошка, никак ижгоев стало жалко? - Прошамкал кто-то у нее за спиной.
Лика вздрогнула и обернулась. В двух шагах от нее стояла согнутая старуха, вся в черном, с мерзкой улыбкой на темном, морщинистом лице.
– А разве это изгои? - Ей так не хотелось в это верить!
– А хто ж еще, детошка? Ишь как рты-то ражинули, небошь, не охота в решку огненну лежть-то! Ну, нишего, богиня-матушка, заштупница наша, всех их туда мечом жагонит!
На заднем плане фрески действительно была изображена огненная река. Сердце Лики сжалось от боли. Решив, что никогда не поймет эту Свигрову религию, она решительно повернулась, чтобы уйти подальше от этой фрески, но бабка с неожиданным для ее возраста проворством, схватила ее за рукав.
– Жалеешь ижгоев, детошка? А шамой не штрашно шреди них окажаться? Ты волошыньки-то прикрой, чтобы не шоблажнить кого ненароком, и крашоту швою шпрячь подальше от греха, а то тебе шамой дорога в ту решку будет!
Она выпустила Ликин рукав и потянулась рукой к ее волосам, причем Лике на мгновение показалось, что рука ее сжимает что-то черное, похожее на кусок свежей грязи. Она отпрыгнула, пытаясь не дать испачкать себя, и сделала отвращающий жест рукой. Старуха, не удержавшись, упала на пол и что-то негромко забормотала под нос. Лика замерла. У нее возникло такое чувство, что ее связали, и она не может пошевелиться. Между тем голос бабки становился все громче, и зазвучал речитативом, произнося странные, мало связанные между собой по смыслу слова проклятия.
В этот момент к ним подошла Пила, решительно встала между старухой и Ликой и скомандовала:
– А ну пошла от нее, старая ворона!
Бабка зашипела, подняла руку и швырнула в Пилу тот самый кусок грязи, от которого минутой раньше увернулась Лика. Заметив это, Лика, неожиданно для самой себя резко выскочила из-за спины подруги, выставила перед собой обе руки.
– Арр-хэн! - То ли крик, то ли всхлип.
С пальцев сорвалось белое пламя и мгновенно окутало и старуху, и комок грязи, летящий в Пилу. Бабка закатила глаза и повалилась на бок.
Пила схватила Лику за руку и почти бегом понеслась на выход, таща ее за собой.
– Ну, ты даешь, подруга! - Сказала она, стоя на темных ступенях и пытаясь отдышаться. - Это же надо, саму бабку Крыньку отшить! Что ты ей такого крикнула, что она сразу загнулась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146