ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
И Новый год люблю. Хотя последний праздник зародился, если так можно сказать, неестественным путем, он все равно как-то взял да и прижился. Наверное, потому, что это зима. А зима прекрасна. Чиста и спокойна, вся в мелком серебре, яркой лазури неба и алом солнце. А еще я люблю морозные дни, подернутые дымкой. Какие они хрустящие, как пахнет свежеразрезанным арбузом воздух! О, а еще он тонко пахнет мандарином! Этот чудесный запах Нового года, запах подарков и хороводов у елки!
Ах, как они суетятся, бегут, торопятся, роняя на подтаявший снег мандариновые шкурки…
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
…
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою – нимб золотой.
А еще я хочу большую леденцовую звезду в блестящей фольге на Рождество.
Только кто ж подарит? Опять придется самому покупать…
О-о, эта свалившаяся на Москву и Питер «предрождественская» лихорадка, завезенная из Европы! Она начинается еще в ноябре, витрины магазинов украшаются серебряной мишурой и веночками из искусственного остролиста, на выходах из центральных станций метро раздают листочки с приглашением на распродажи, обещанием скидок, «трех-по-цене-двух» и «двух-по-цене-одного»… Месяц этой суеты превращает Рождество в дату окончания очередной рекламной акции, и после 25 декабря можно вздохнуть, ожидая Нового года – а за ним другого Рождества, Старого Рождества, и тени праздника со странным названием Старый Новый год. Ах, какая путаница с этими зимними праздниками, еще хуже, чем с Пасхой…
В Рождество все немного волхвы – и бегут, бегут по улицам люди, нагруженные пакетами и сумками с дарами, как верблюды трех евангельских царей. Толпа, сошедшая с ума от беспричинной радости грядущего праздника, даже если он только очередной повод посидеть за столом. Ощущение чуда, которое где-то близко и где-то свершится, пусть и не с тобой, незримо царило над городом.
Снег на улицах давно был безжалостно растоптан миллионами ног в грязную кашу. Серый день перетек в расцвеченный огнями вечер. Было не то чтобы холодно, и Кэт в который раз прокляла свою мнительность. Московское благоговение перед прогнозом погоды, будь он трижды неладен! Ведь все равно бегать от двери до двери, что ж кутаться-то? Могла бы просто куртку надеть, но побоялась замерзнуть, зима все-таки, а теперь дубленка давила на уставшие плечи. Почему-то в толпе это было особенно тяжело. Мелькали огни бегущих вывесок, меняли цвет с синего на красный неоновые трубки, складывающиеся в чужие полупонятные слова, из-под колес машин летели грязные брызги, толкались, бежали люди, сливавшиеся в неразличимую, безликую толпу. Кэт остановилась у ограды парковки. Сняла помутневшие очки, принялась протирать – и вдруг замерла, вскинула голову.
Над потоком машин, над оранжевым светом и грязно-серыми валами снега сияла белая церквушка. Мягко мерцали купола-луковки, светились непорочной белизной стены, а в темном проеме колокольни поблескивала одинокая звезда. Зачем эта церковь тут, в начале Нового Арбата, бывшего Калининского проспекта, прорубленного через старинные переулки, зачем она у подножия высотного дома, на нетронутом горе-градостроителями бугорке? А вот затем, чтобы не отдрейфовал от города проспект с его каменными парусами, стеклянно-бетонными кубами, чтобы не унесло его от кружева переулков в безжизненное пространство, затем, чтобы заякорить его за Москву. Теперь, когда проспект прирос к почве и пустил корни, зацепившись за арбатские переулки, когда немыслим стал город без него, кажется, что темный каменный великан держит на ладони беленькую игрушку, бережно и с удивлением.
За это Кэт и любила город, сохранивший похожие на белые свечи церквушки среди нелепых прямоугольных громад из стекла и бетона.
Кэт спустилась в переход под Арбатской площадью. Там тоже сияли витрины с какими-то трикотажными кофточками, толпился народ, и ей вдруг стало дурно. Накипь. Мутная накипь большого города…
Кэт чуть не заплакала от тяжкой маеты, упавшей на сердце, и прислонилась к стене. И тут глаз вдруг уловил мгновенную вспышку какой-то чистой и холодной радужности. Это было подобно брызгам долгожданного дождя в пыльную жару. Кэт заозиралась. В душе всколыхнулось робкое и страстное ощущение близкого чуда, от которого хотелось и плакать, и смеяться. Неужели Рождество и правда прокралось в суетный город и бродит по улицам? «Ангел мой, ангел Катерина! – вздохнула Кэт. – Ведь это же все правда? Ведь сегодня что-то случится?»
Снова всплеск драгоценных чистых сверкающих цветов – из чуть приоткрытой двери в стене перехода. Иногда в таких бывают торговые точки, даже диагностические кабинеты – в общем, все что угодно.
«Вот оно»!
Раскрылась дверь в кафельной стене, и брызнул из нее яркий свет, а внутри засияло радужно, как в сокровищнице индийского царя. Кэт сморгнула. Сняла очки, сунула в карман. Дверь снова распахнулась, выпуская кого-то, а внутри сияло и переливалось. Она подошла к двери – простой, деревянной, каких полно в подземных переходах и в метро, и ведут они в служебные помещения… Кэт помедлила и дернула за ручку. И решительно шагнула внутрь.
За дверью оказался ювелирно-сувенирный магазинчик. Его так и тянуло назвать лавкой. Не бутиком, не магазином – а именно лавкой. Справа и слева от входа в стеклянных высоких витринах разложены были ожерелья и браслеты, серьги и кольца из серебра явно авторской работы, и другие браслеты и ожерелья, с самоцветами и без, грубоватые и похожие на ворохи тонких нитей, развешаны были на черном бархате за прилавком, и снизки бус – из янтаря и «соколиного глаза», нефрита и оникса, дымчатого хрусталя и аметиста, хризопраза и лазурита – свисают связками с крючков, на прилавке под стеклом теснятся кольца и серьги, а в особых лоточках без счету колец из обсидиана и нефрита и кулонов всяких форм из агатов и хрусталя, авантюрина и «тигрового глаза».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Ах, как они суетятся, бегут, торопятся, роняя на подтаявший снег мандариновые шкурки…
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
…
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою – нимб золотой.
А еще я хочу большую леденцовую звезду в блестящей фольге на Рождество.
Только кто ж подарит? Опять придется самому покупать…
О-о, эта свалившаяся на Москву и Питер «предрождественская» лихорадка, завезенная из Европы! Она начинается еще в ноябре, витрины магазинов украшаются серебряной мишурой и веночками из искусственного остролиста, на выходах из центральных станций метро раздают листочки с приглашением на распродажи, обещанием скидок, «трех-по-цене-двух» и «двух-по-цене-одного»… Месяц этой суеты превращает Рождество в дату окончания очередной рекламной акции, и после 25 декабря можно вздохнуть, ожидая Нового года – а за ним другого Рождества, Старого Рождества, и тени праздника со странным названием Старый Новый год. Ах, какая путаница с этими зимними праздниками, еще хуже, чем с Пасхой…
В Рождество все немного волхвы – и бегут, бегут по улицам люди, нагруженные пакетами и сумками с дарами, как верблюды трех евангельских царей. Толпа, сошедшая с ума от беспричинной радости грядущего праздника, даже если он только очередной повод посидеть за столом. Ощущение чуда, которое где-то близко и где-то свершится, пусть и не с тобой, незримо царило над городом.
Снег на улицах давно был безжалостно растоптан миллионами ног в грязную кашу. Серый день перетек в расцвеченный огнями вечер. Было не то чтобы холодно, и Кэт в который раз прокляла свою мнительность. Московское благоговение перед прогнозом погоды, будь он трижды неладен! Ведь все равно бегать от двери до двери, что ж кутаться-то? Могла бы просто куртку надеть, но побоялась замерзнуть, зима все-таки, а теперь дубленка давила на уставшие плечи. Почему-то в толпе это было особенно тяжело. Мелькали огни бегущих вывесок, меняли цвет с синего на красный неоновые трубки, складывающиеся в чужие полупонятные слова, из-под колес машин летели грязные брызги, толкались, бежали люди, сливавшиеся в неразличимую, безликую толпу. Кэт остановилась у ограды парковки. Сняла помутневшие очки, принялась протирать – и вдруг замерла, вскинула голову.
Над потоком машин, над оранжевым светом и грязно-серыми валами снега сияла белая церквушка. Мягко мерцали купола-луковки, светились непорочной белизной стены, а в темном проеме колокольни поблескивала одинокая звезда. Зачем эта церковь тут, в начале Нового Арбата, бывшего Калининского проспекта, прорубленного через старинные переулки, зачем она у подножия высотного дома, на нетронутом горе-градостроителями бугорке? А вот затем, чтобы не отдрейфовал от города проспект с его каменными парусами, стеклянно-бетонными кубами, чтобы не унесло его от кружева переулков в безжизненное пространство, затем, чтобы заякорить его за Москву. Теперь, когда проспект прирос к почве и пустил корни, зацепившись за арбатские переулки, когда немыслим стал город без него, кажется, что темный каменный великан держит на ладони беленькую игрушку, бережно и с удивлением.
За это Кэт и любила город, сохранивший похожие на белые свечи церквушки среди нелепых прямоугольных громад из стекла и бетона.
Кэт спустилась в переход под Арбатской площадью. Там тоже сияли витрины с какими-то трикотажными кофточками, толпился народ, и ей вдруг стало дурно. Накипь. Мутная накипь большого города…
Кэт чуть не заплакала от тяжкой маеты, упавшей на сердце, и прислонилась к стене. И тут глаз вдруг уловил мгновенную вспышку какой-то чистой и холодной радужности. Это было подобно брызгам долгожданного дождя в пыльную жару. Кэт заозиралась. В душе всколыхнулось робкое и страстное ощущение близкого чуда, от которого хотелось и плакать, и смеяться. Неужели Рождество и правда прокралось в суетный город и бродит по улицам? «Ангел мой, ангел Катерина! – вздохнула Кэт. – Ведь это же все правда? Ведь сегодня что-то случится?»
Снова всплеск драгоценных чистых сверкающих цветов – из чуть приоткрытой двери в стене перехода. Иногда в таких бывают торговые точки, даже диагностические кабинеты – в общем, все что угодно.
«Вот оно»!
Раскрылась дверь в кафельной стене, и брызнул из нее яркий свет, а внутри засияло радужно, как в сокровищнице индийского царя. Кэт сморгнула. Сняла очки, сунула в карман. Дверь снова распахнулась, выпуская кого-то, а внутри сияло и переливалось. Она подошла к двери – простой, деревянной, каких полно в подземных переходах и в метро, и ведут они в служебные помещения… Кэт помедлила и дернула за ручку. И решительно шагнула внутрь.
За дверью оказался ювелирно-сувенирный магазинчик. Его так и тянуло назвать лавкой. Не бутиком, не магазином – а именно лавкой. Справа и слева от входа в стеклянных высоких витринах разложены были ожерелья и браслеты, серьги и кольца из серебра явно авторской работы, и другие браслеты и ожерелья, с самоцветами и без, грубоватые и похожие на ворохи тонких нитей, развешаны были на черном бархате за прилавком, и снизки бус – из янтаря и «соколиного глаза», нефрита и оникса, дымчатого хрусталя и аметиста, хризопраза и лазурита – свисают связками с крючков, на прилавке под стеклом теснятся кольца и серьги, а в особых лоточках без счету колец из обсидиана и нефрита и кулонов всяких форм из агатов и хрусталя, авантюрина и «тигрового глаза».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151