– Договорились, – произнес Андрей, стараясь устроить поудобнее ноги – они вдруг начали мешать.
– Ну-с, Вика мне говорила… Извините, я, с вашего позволения, трубочку раскурю? С трубкой как-то и говорить сподручнее. – Алексей Владимирович деловито набил табаком темную трубку.
От запаха трубочного табака Андрею немного полегчало. Академик, хотя и стал как-то попроще, все равно подавлял своей громадностью.
– Так вот, Вика мне говорила, что она вам все рассказала. Вернее, все, что ей известно. Далеко не все, не все – она ведь совсем ребенок, к чему ей знать, да, в общем, и жена тоже мало что знает. Кстати, сразу прошу извинить – она в прошлый раз так разнервничалась, когда вы появились, что чуть ли не выставила вас взашей. Не взыщите – женские нервы есть женские нервы.
– Помилуйте, я вовсе не… – пробормотал, смутившись, Андрей.
– Что вы?.. – Академик решительно закрыл какую-то книгу, отложил ее в сторону и в упор посмотрел на Андрея. – Это хорошо, что вы архитектор, вам будет проще объяснить… Вам фамилия Иофан должна много говорить.
Андрей кивнул.
– Ну вы его известнейшее творение в натуре, должно быть, видели. И с еще более известным знакомы хотя бы по эскизу?
Андрей снова кивнул, недоумевая, при чем тут Дом на набережной и Дворец Советов. Дом он терпеть не мог и каждый раз, как судьба заносила его на Берсеневскую, из жизни словно бы выпадал кусок, в который умещалось как раз столько времени, сколько нужно, чтобы миновать это модерновое чудовище. А ведь спроектирован был дом удивительно умно. Может, дело было в постройке, серой облицовке, рядах мемориальных досок да недоброй славе?
– Так вот, Андрей, в начале тридцать седьмого вызвали меня и дали одно необычное поручение – спроектировать ветку метро, которая бы не сообщалась с остальными. Я предполагал, что это как-то связано с правительством, так что лишних вопросов не задавал… У вас, насколько я знаю, не сажают так легко, как тогда. Так ведь?
– Ну так. Хотя все равно сажают.
В кабинет бесшумно проскользнула Вика с подносом, на котором стояли две дымящиеся чашки, сахарница и вазочка с печеньем, так же бесшумно и ловко все расставила на низеньком столике и упорхнула, не сказав ни слова. Печенье пахло изумительно вкусно, по-домашнему, отчего Андрей совсем успокоился. Алексей Владимирович отхлебнул из чашки и снова раскурил трубку.
– Вкусно Лидушка печет, правда?
– Очень вкусно, – похвалил Андрей.
– Ну-с, далее. Спрашивать, почему проект этой ветки отдали мне, было совершенно невозможно. Я ведь мостостроитель, мы как раз первый метромост построили – знаете, тот, который к «Киевской»? Должен признаться вам, что, пока строил я эту ветку, произошел со мной прелюбопытнейший случай… Сон мне приснился тогда нехороший. Словно бы строю я свою ветку, а выходит она не туда, куда надо, а в подвал какой-то башни. И во сне знаю я, что не надо мне в эту башню. Что-то там дурное. И ветка моя, если я ее дострою, приведет как раз в эту башню. Понимаете, во сне мне так не хотелось этого строить, так не хотелось, что я, в том самом сне, что-то такое сделал… Не помню даже, что именно, но проснулся я, зная, что сделал как надо и что ветка не поведет в ту башню. – Он помолчал, глядя на свои здоровенные ручищи. – И, надо сказать, не мог я отделаться от мысли, что все не совсем во сне было. Дурь, чушь – а вот было такое ощущение. Вот черт его знает, словно руку кто-то направлял. Но закончили мы ветку в срок и по проекту. На приемной комиссии меня похвалили и предложили самому испытать эту самую ветку метро. Честь, сказали, оказывают. Первооткрыватель, так сказать. Я согласился, конечно. Ну подали поезд, я в него сел, поезд тронулся. И вот еду я, и мысль у меня одна: в башню в ту мы едем. Ощущение в точности такое. И тут я ни с того ни с сего возьми да и ляпни: «Господи, да не хочу я!»
Он снова смущенно глянул на Андрея. Андрей кивнул. После Вознесенского переулка он уже ничему не удивлялся и вряд ли бы стал насмешничать над молитвой.
– Ну-с, вот… Едем мы, значит. Потом чувствую – поезд вроде бы скорость увеличивает. И не просто увеличивает, а разгоняется так, что за стеной все слилось в единую серую полосу. Я было встать хотел, да меня от этой жуткой скорости буквально припечатало к спинке сиденья – пошевелиться не могу. Сижу, знаете, молюсь – все молитвы нянькины вспомнил, со страху зубы стучат. Ну, думаю, натворил ты дел, Фомин… А потом мысль нехорошая закралась – не честь это, а просто на мне же мое творение и испытывают… Вдруг как вспышка, такая сиреневая – и поезд стал помаленьку снижать скорость, а после и совсем остановился. И свет погас, а когда зажегся снова – смотрю, мы стоим на станции, которой я совершенно точно не проектировал… Я еще сильнее испугался. Двери открыты, ну я выскочил на перрон и кричу машинисту: «Мы где?» – а он не откликается. Побежал тогда вперед, к кабине – кабина пустая! Нет моего машиниста, Васи Стрельченко, – нет как нет. Я туда-сюда – странная станция какая-то, просто гладкие стены кругом и ни входа, ни выхода. Вдруг голос слышу: «Товарищ Фомин?» – на платформе двое стоят, в форме, при оружии. Только странные какие-то, как двое из ларца, одинаковых с лица, и, главное, теней не отбрасывают! Тогда я не сразу внимание обратил – освещение было странное, непонятно откуда шло. «Да, говорю, я академик Фомин». – «Пройдемте с нами». Подходим к стене – стена отъезжает в сторону, а за ней еще один зал открывается. Огромный, темным гранитом выложенный. Я одно время древней историей увлекался – так вот, мне показалось, будто мы внутрь пирамиды попали, и сейчас чуть ли не сам Хеопс к нам явится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151