Свет настольных и обычных ламп смягчался абажурами из мокрого шелка, и повсюду были сокровища, собираемые на протяжении целой жизни, – изящные произведения современного искусства совершенно не противоречили серебру эпохи регентства, или восточным нефритам. Пожалуй, немного дисгармонировал ковер – кремового цвета, от стены до стены, густой, роскошный и безупречно однотонный. Джулиет почему-то ожидала какой-нибудь огромный ковер от Обуссона или что-нибудь более простое, украшавшее полированный паркетный пол.
Инстинкт не подвел ее в отношении гостиной и холла. Пол на самом деле был паркетным и покрыт широким круглым ковром глубокого красного цвета, достаточно насыщенным, чтобы соответствовать темной дубовой мебели. В длинном стенном шкафу хранилась целая батарея кастрюль, красивой формы стулья обтянуты полосатым красным шелком в стиле эпохи регентства, а огромный прямоугольный стол накрыт белой льняной скатертью. На нем посверкивали тяжелое серебро и искрящийся хрусталь. Вся комната производила внушительное впечатление, но доминировал здесь портрет, висевший над викторианским камином.
– Дедушка! – воскликнула Джулиет.
– Да, это Бернар, твой дедушка, но, боюсь, он никогда не видел своего портрета. Я заказала его после смерти дедушки, – сказала София, но, заметив озадаченное лицо Джулиет, она хмыкнула. Это прозвучало как небольшой намек на печаль, прокравшийся в ее изысканные манеры. – Он не был в состоянии долго сидеть и позировать. Бернар был очень деятельным, поэтому позирование считал ужасной тратой времени. Но я чувствовала необходимость, чтобы на почетном месте висел его портрет как основателя семейной фирмы, поэтому пригласила художника, и он выполнил портрет с фотографии.
– Он похож на себя?
– Думаю, да.
Джулиет всмотрелась в суровое лицо, твердый подбородок, слегка улыбающийся рот.
– Он кажется таким добрым.
– Да, – просто сказала София. – Он таким и был.
Что-то в ее голосе глубоко кольнуло Джулиет: она перевела взгляд с портрета на бабушку. Ее сверкающие аметистовые глаза смотрели куда-то вдаль, губы смягчились.
Она по-настоящему любила его, подумала Джулиет. Возможно, продолжает любить. Мой дедушка – отец моего отца.
Однако ничего в нем не напоминало ее отца. Робин был больше похож на мать – слегка раскосыми глазами и высокими скулами.
– Во мне течет русская кровь, – иногда пояснял Робин. – Моя бабка Лола была белоруской.
Дэвид же был очень похож на своего отца. Глядя на Дэвида, можно было с точностью сказать, как выглядел в его возрасте Бернар – даже несмотря на разницу в возрасте, сходство между ними было ошеломляющим – разрез глаз, линия подбородка, слегка крючковатый нос. Для самого Дэвида портрет отца должен бы быть взглядом в будущее. Таким образом, Дэвид являлся молодой версией отца. А на кого был похож Луи? Но его фотографий не было, и, несмотря на разбиравшее ее любопытство, Джулиет понимала, что сейчас не самое подходящее время спрашивать об этом.
Джулиет еще раз взглянула на бабушку. Чего она ждала от женщины, убившей собственного сына? Честно говоря, она не знала. Загадка эта мучила ее с того самого момента, как Молли рассказала ей, что произошло. Но, чего бы она ни ожидала, какие бы картины ни вырисовывались в ее воображении, они, конечно же, не имели никакого отношения к реальности.
В свои шестьдесят шесть София была все еще подтянута, элегантна. Волосы ее, густо подернутые серебром, напоминали сверкающую шапку, глаза – эти невероятные фиолетово-аметистовые глаза – все еще искрились, не испорченные гусиными лапками морщин и темными кругами под ними, хотя местами кожа казалась тонкой, как бумага, будто она долгое время была больна. Вкус ее был безукоризнен – шелковая блузка выбрана не случайно, но потому, что была в точности такого же цвета, как глаза, с блузкой прекрасно сочетался кремовый шерстяной костюм в стиле Шанель. Ноги были еще хороши: стройные икры и аккуратные колени, она была в черных оригинальных туфлях-лодочках на высоких тонких каблуках. Все это было несовместимо с ее предполагаемой жестокостью. По-видимому, обманчивым был изгиб ее губ. Джулиет подумала, что за всю свою жизнь она ни у кого не видела более доброй улыбки. И вот теперь, когда София смотрела на портрет мужа, эта улыбка опять появилась на ее устах.
Она никого не убивала! – вдруг подумала Джулиет, потрясенная собственной горячностью. Я не верю, что она могла взять пистолет и убить кого бы то ни было.
Женщина, которая могла сделать что-то подобное, а потом вернуться в дом и жить там, где все это случилось, должна быть крепким орешком. Но, кем бы она там ни была, Джулиет готова была поставить на кон свою жизнь, что кем-кем, а жестокой София не была. Вот она обратила свою улыбку на Джулиет, и показалось, что не только губы ее поднялись, но воспарило все лицо. Что же тут удивительного, что она так молодо выглядит, подумала Джулиет. Потом она наклонилась к ней и взяла руку внучки в свою.
– Все эти годы! – вздохнула она. – Ты – моя единственная внучка, а я не видела, как ты росла. Рискуя не видеть тебя еще двадцать лет, я скажу тебе, насколько мне было все это тяжело. Но теперь, думаю, мы все наверстаем. И я хочу, чтобы ты начала мне все рассказывать – все о себе.
Джулиет улыбнулась в ответ.
– Что ж, хорошо. Но сначала – можно ли мне еще чашечку кофе?
– Конечно, можно! Извини меня – я ужасная хозяйка.
– Ну что ты – нет!
– Единственное, что меня оправдывает, – это то, что я хочу как можно больше узнать о тебе.
– Понимаю, – ответила Джулиет, отхлебнув из вновь налитой чашки кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182