Ты что думаешь, я не хотела сделать этого? Если бы я сделала это, то Дитеру не пришлось бы стрелять и он не был бы сейчас под трибуналом или Бог знает где еще. А если ты скажешь, что тебе все равно, что с ним будет, потому что он немец, то клянусь, я никогда не прощу тебя!
Она прижала руки к губам и проглотила комок слез. Она злилась на себя, что не может сдерживать чувства, злилась и на Катрин за ее непримиримость. Она была так уверена, что сестра поймет ее, когда она объяснит, что произошло. Но все, что Катрин волновало, – это то, что будут думать ее друзья.
– Ты могла бы от него избавиться? – спросила она.
София вздрогнула.
– Избавиться от него? Катрин…
– Ну ты бы могла попытаться. Сильви говорит, тебе надо лишь принять ванну – очень горячую – и выпить немного джина. Может, целую бутылку.
– Что Сильви знает об этом? – набросилась на нее София. – Надеюсь, вы не говорили с ней обо мне?
Щеки Катрин слегка порозовели.
– Нет, мы просто так говорили, в общем… – но голос ее звучал неуверенно.
– Понятно. Ну, раз уж все твои друзья уже знают, то, думаю, поздновато мне скрывать свое положение, даже если предположить, что я и выпью целую бутылку джина, и даже если это подействует, в чем я сомневаюсь.
– Ты хочешь сказать… ты даже не будешь пытаться? – Похоже, Катрин была готова разрыдаться.
– Нет, – ответила София. – Не буду.
– Но…
– Слушай, Катрин, если бы я была уверена, что отец – тот ужасный человек, который меня изнасиловал, то я бы, наверное, попыталась. Но я не уверена. Это может быть ребенок Дитера. Разве ты не понимаешь – я не могу упустить этот шанс.
Катрин вспыхнула:
– Ребенок Дитера!
– Да, может быть.
– Что ж, ты – темная лошадка, София.
– Катрин, пожалуйста, постарайся понять!
– О, я все прекрасно понимаю, – горько сказала Катрин. – Я понимаю, что моя сестра гуляла с немцами, и теперь об этом узнают все. Я не удивляюсь, что тот офицер пришел сюда и изнасиловал тебя, София. Он, наверное, слышал, как ты доступна. А теперь и весь Джерси услышит об этом.
– Катрин, пожалуйста! Ты даже не представляешь себе, как расстраиваешь меня такими разговорами.
– Я расстраиваю тебя?! Вот это да! Так слушай же, София, я готова умереть от стыда. Ты знала, что люди говорят о тех, кто гуляет с немцами, но продолжала делать это, не так ли? И даже не пыталась прекратить встречаться с ним. Ты позволила ему… о, это отвратительно!
– Это не отвратительно, Катрин. Я люблю его.
– Ты называешь это любовью? А я считаю, это значит – быть немецкой кошелкой. Самой настоящей немецкой кошелкой. Но я надеюсь, ты удовлетворена, София. Надеюсь, ты довольна!
София отвернулась, сердце ее болело. Она знала, что это только начало. Будет еще много всего в таком же духе. Но какой толк думать об этом, какой смысл в том, чтобы это внедрилось в ее сознание? Это лишь пустая трата времени и энергии. Она не могла позволить упиваться жалостью к себе. Она знала теперь, что у нее будет ребенок, – вот о чем ей надо много думать и соответственно строить планы на будущее.
По правде говоря, оставался только один ответ. Она с самого начала знала и старалась не думать об этом не из-за ужасной перспективы, а потому, что она окончательно смирилась с тем, что никогда больше не увидит Дитера.
И кроме этого, она не знала, хватит ли у нее мужества решиться на это. Хорошо, что тогда Бернар сказал ей, что он придет, когда бы она ни захотела его видеть. София была уверена, что эти обстоятельства не подразумевают ее беременность от кого-то другого. Она знала, как это ранит его. Он мог бы даже сказать, и совершенно справедливо, в соответствующих выражениях, что это не его проблемы. Но отчаянные ситуации вынуждают прибегать к отчаянным же мерам, а София никогда в жизни не была в большем отчаянии.
Однажды вечером в начале декабря, закончив работу в электрической компании и выйдя на улицу, Бернар разглядел в сгущающихся сумерках жмущуюся к стене фигуру. Он не обратил на это особого внимания. Хотя было всего четыре часа, на улице почти стемнело, и он наклонил голову, спасаясь от резкого ветра. Когда он подошел ближе, некто вышел из тени, и Бернар резко остановился, в удивлении разглядывая встречного.
– София! Что ты здесь делаешь?
– Ну… Вообще-то, жду тебя…
– О! – Ничто не могло пригасить всплеск любви и желания, которые она всегда в нем возбуждала, но теперь он знал, что с этим надо обращаться осторожно. София не любила его, и неважно, что там чувствовал он. Она была к нему равнодушна, и он, осознав это, вел себя уже не как страдающий от любви школьник.
Он почти не видел Софию в последние месяцы. Он вспомнил, что тогда, осенью, она начала странно вести себя, придумывала фальшивые извинения, чтобы отговорить его от визитов к ней, и в конце концов он нехотя пришел к выводу, что она больше не хочет видеть его и старается от него избавиться, напрямую не говоря об этом. Это обидело его, но он принял решение: он пытался завоевать ее, но промахнулся. Лучше изящно выйти из игры. Так что он перестал заходить к ней, а когда она также не сделала ни одной попытки войти с ним в контакт, он пришел к выводу, что был прав в своих убеждениях и что она именно хотела – очень мягко – избавиться от него.
И вот теперь он смотрел на ее слишком тоненькую, дрожавшую от холода фигурку, в пальто, которое, как он вспомнил, когда-то принадлежало Лоле, и почувствовал, как сердце его сжалось. Но какой смысл волноваться, как это было почти год назад? Его самолюбию с тех пор наносили слишком много ударов.
– Почему ты ждешь меня?
Она помялась. Сейчас в ней не было никаких признаков прежней, уверенной в себе Софии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182