– Дорогой! – Мона берет сына за руку и целует его в обе щеки. – Я так рада, что вы все-таки выбрались!
Мой муж отвечает ей, легко пожимая ее руку:
– Да мы бы ни за что на свете не пропустили такую выставку. Правда, Луиза?
– Разумеется, нет!
Она награждает меня коротким кивком и снова обращает все свое внимание на сына.
– Ну а как спектакль, дорогой? Ты, наверное, ужасно вымотался. Я тут как-то встретила Джеральда с Ритой, так они сказали, что не видели Константина лучше, чем в твоем исполнении. Или я тебе это уже рассказывала? – Она поворачивается к подругам. – Мой сын блистает в «Чайке». В «Нэшнл»! Если вам понадобятся билеты, дайте только мне знать.
Мой муж разводит руками.
– Да все уже начисто продано, и я ничего не могу поделать.
Нижняя губка выдвигается вперед.
– Даже для меня?
– Ну-у… я могу попробовать, – смягчается он.
Она закуривает сигарету.
– Вот и умничка. О, кстати, позволь тебя познакомить, это Кармен. Это она там, на дальней стене, со слонами. А это Дориан – ее ты уж точно узнаешь хотя бы по спине в той знаменитой рекламе, где лопается застежка корсета. А это Пенни. Пенни была у нас лицом года в пятьдесят девятом. Так ведь, Пенни?
Мы все смеемся, а Пенни, тоскливо вздыхая, извлекает из сумочки пачку «Данхилла».
– Да, были когда-то времена! Позволь мне прикурить, Мона.
Мона протягивает ей золоченую гравированную зажигалку. Мой муж укоризненно качает головой.
– Мама, ты же обещала бросить!
– Но, дорогой, ведь это единственный способ сохранить фигуру. Правда, девочки?
Их головы в унисон кивают за густым облаком табачного дыма.
И тут наконец это происходит – меня замечают!
– А это, должно быть, ваша жена-а-а! – восклицает Пенни, поворачиваясь ко мне.
Она недоуменно качает головой, так широко разводя руками, словно я должна броситься к ней в объятия. Я пребываю в замешательстве и уже почти готова шагнуть ей навстречу, когда она внезапно опускает руки и воркующим голоском объявляет:
– Вы просто обворожительны!
Поворачиваясь к остальным за подтверждением, она вопрошает:
– Ну разве она не обворожительна?!
Я глупо улыбаюсь, пока они дружно разглядывают меня.
Мне на помощь приходит муж.
– Дамы, а как насчет чего-нибудь выпить? Не хотите ли повторить?
Он пытается привлечь внимание бармена.
– О, да ты настоящий ангел! – Мона гладит его по голове. – Нам всем шампанского!
Он поворачивается ко мне.
– А тебе?
– О да, конечно, шампанского. А почему бы и нет?
С видом собственницы Мона берет мою руку и слегка пожимает ее – обезоруживающий жест, который могла позволить себе только ваша лучшая подруга, когда вам было по десять, и который заставлял ваше сердце буквально выпрыгивать из груди от радости. Мое сердце сейчас тоже трепещет от этого неожиданного проявления показной любви, и я почти ненавижу себя за это. Я уже подходила к этому краю и знаю, как опасно позволить ей соблазнить себя, хотя бы даже на секунду.
– А теперь, Луиза, расскажи-ка мне, как у тебя дела. – Ее голос полон поразительной властности и глубины. – Я хочу знать все!
– Ну… – Мысленно я лихорадочно перебираю факты своей жизни, пытаясь отыскать среди них какой-нибудь, достойный внимания.
Подруги Моны разглядывают меня в ожидании.
– Да в общем-то дела у меня идут хорошо… Нет, Мона, действительно хорошо.
– А как твои родители? Какая погода в Питсбурге? Луиза из Питсбурга, – поясняет она остальным.
– Спасибо. У них все хорошо.
Она кивает. Я чувствую себя как абитуриентка на экзамене, а она, как и полагается хозяину положения – экзаменатору, вытягивает из меня ответы, когда я начинаю испытывать затруднения.
– Ты сейчас работаешь?
Слово «работаешь» она произносит с особой значимостью, как делают все, кто принадлежит к миру шоу-бизнеса, ибо для этих людей понятия «работать» и «иметь работу» разделены огромной бездной.
Я прекрасно знаю это, однако отказываюсь подыграть.
– Да, я по-прежнему работаю в труппе театра «Феникс».
– Но это работа на сцене? Видите ли, Луиза у нас вроде как актриса, – сообщает она подругам в качестве пояснения.
– Да, я была актрисой, – запинаясь, бормочу я. Вечная история – как бы я ни старалась, она всегда ловит меня на слове. – Правда, мне мало доводилось играть. А сейчас нет… я работаю не на сцене, а в театральной кассе.
– Понятно. – Она улыбается так, словно ей понятен какой-то более глубокий смысл, который ускользает от меня.
И тут Дориан задает мне самый ужасный вопрос:
– Но мы могли вас где-нибудь видеть?
– Да, я участвовала в коммерческих шоу. – Я стараюсь говорить как можно более непринужденно и небрежно пожимаю плечами, словно прибавляя: «А кто не участвовал?»
– Вот как?! – Она изгибает дугой бровь, тем самым, по-видимому, желая показать, какое впечатление произвели на нее мои слова. – И в каких же коммерческих шоу вы участвовали?
Вот черт!
– Ну-у… – Я напрягаю мозг. – Например, был тотализатор «Ридерз-дайджест». Вы могли видеть меня там.
Она смотрит на меня ничего не выражающим взглядом.
– Мы тогда облетели на воздушных шарах всю Англию: пили шампанское и искали победителей. Я была в левом фланге, держала карту и указывала путь на Льютон.
– Вот оно что. – Голосок Дориан звучит вежливо. – Забавно послушать.
– А сейчас ты работаешь в кассе, – безжалостно подводит итог Мона, как всегда, элегантно выворачивая наизнанку подноготную.
– Н-ну да… У меня была пара предложений от нефтепровода… то есть… Но сейчас я работаю в кассе. – Мне хочется высвободить руку, но не удается.
Она снова легонько сжимает ее.
– Да, дорогая моя, у тебя трудная профессия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96