Улучив подходящее время, протопоп урывками начал читать выдержки из «Свода» об Устюге.
У Петра, и само собой у гостей, навострились уши послушать историю города.
– «В лето семь тысяч одиннадцатое от сотворения мира, от рождества же Христова тысяча пятьсот третье, немцы приходили на Псков… Того же лета князь великий посылал ратью устюжан да двинян стеречь Иван-город от немцев… Того лета в Устюге посаду погорело много. Четыре церкви сгорело».
– «В лето семь тысяч двадцать третье, – продолжал протопоп, – стояла сила устюжская заставою на стороже на Оке-реке, на Усть-Угры реки от Орды… Того же лета на Устюге бысть знамение:…пред иконою „Одигитрии“ во алтаре за престолом, божьим изволением, свеча сама загореся, а на заутрене от той же иконы миро идяше…» И дальше протопоп по памяти добавил:
– И еще по два лета солнце гибло и тьма бысть велика, а единожды солнце погибе, за три сажени человека в лице не видети. Страх был велик. Но во единый час бог дал свет и людие паки возвеселились…
Перелистнув исчерченные скорописью страницы свода, протопоп продолжил чтение избранных мест:
– «В лето семь тысяч первое, на Устюге в монастыре у Преображения, от иконы шло миро у Спаса из грудей, и тако же у Моисея и у Ильи… А в лето семь тысяч двадцать четвертое, на Устюге в егорьев день, Сухона шла вельми грозно, лед город стер, весь посад обрыло, и много дворов покосило, много людям беды починило, и жита и добра истопило, и много соли вологодской истопило. А через месяц бысть чудо – от трех икон миро идяше… В лета же семь тысяч шестьдесят пятое и шестое и семьдесят девятое был голод на Устюге и мор: пихту ели и траву, и стерво, и многие люди мерли, скажут, – двенадцать тысячей, а попов осталось в Устюге на посаде шесть…»
Петр приустал слушать протопопово чтение и посоветовал ему снять список с летописного «Свода» и прислать в Холмогоры архиепископу Афанасию в библиотеку. Затем спросил протопопа:
– Давно ли с икон не истекает «чудесное» миро?
– Давно, великий государь, давно. Грешны, великий государь…
– Не ведаю, сколь вы грешны. Уж коли других чудес нет, так и это не чудо. Нам знать о той доводилось из монастырских иных примеров. Ежели у иконы потереть поверху сухим гарным маслом, то от зажженной свечи масло растает и будет проистекать. Чудо ли?.. Рассуди!.. Однако божья мать «Одигитрия» по сие время втуне обретается, якобы не признанная, да поставь ее в иконостас и пусть почитают… Нет канона? Сочини, на то ты и пастырь!..
Под утро, после гостьбы у торгового и богатого человека, Петр удалился спать на свой карбас и повелел причалиться к противоположному берегу, подальше от людских любознательных глаз.
Спал он недолго. Колокольный звон к заутрене разбудил его. В церковь идти с похмелья не захотел. Выпил за единый дух стакан любимой анисовки, наглухо закрылся одеялом – не спится. Из церкви, через открытые окна, над притихшей Сухоной неслось пение соборного хора.
– Слаженно поют! – удивился царь, прислушиваясь. – И бас чей-то здоров, и дискант зело приятен. Узнайте, чьи там голоса наилучшие. В Москве им место…
Приближенные доложили Петру, что это горожанин Федька Шапошников и его чадо Петруха горланят. У них самые сильные голоса на весь Устюг.
– Забрать и отправить в Москву!.. – приказал Петр.
Кончилось пение. Потом наступило в храме безмолвие. Но когда протодьякон начал читать Евангелие от Луки, каждое слово четко и напевно через Сухону-реку доносилось до другого берега.
– Вот так глотка! На всю Ивановскую хватит, и в Замоскворечье учуют. Как ему имя?
– Михаило, по прозвищу Сурна, – подсказали Петру слуги.
– Запишите и его в Москву, в Кремль на службу. И с чего у него этакий голосище? Узнайте, пьет ли сильно? Или еще с чего?..
Вскоре опять доложили Петру:
– Сурна человек трезвых правил, для голосу же к торжественному часу десяток сырых яиц глотает.
– Вот крокодил! – хохоча, отозвался Петр. – Все равно отправить его в Москву!..
В полдень Петр и его спутники, торжественно провожаемые, отбыли из Устюга.
Ямские старосты Михаило Губин и Ванька Скорняков чуть не прослезились, когда подсчитали все расходы на встречу и проводы государя. За: наем Кормщиков и гребцов, за якоря и прочие припасы в плавании уплачено было пятьсот пятнадцать рублей три алтына и одна денежка… По тем временам сумма немалая, если пуд хлеба стоил не дороже пятака. Оплатит ли новый воевода такие траты, да и как к нему подступишься? – вот что беспокоило ямских старост. Ведь хозяин всему государь. С царя разве взыщешь?..
От соединения Сухоны с Югом-рекой образовалась Малая Двина. Через шестьдесят верст Малая Двина столкнулась с быстрой Вычегдой, повернула на север и стала Северной Двиной – рекой могучей, просторной. Здесь легко плыть по течению, по ровным, широким плесам между отлогих лесных берегов. Кормщики распустили паруса, и карбасы стройно, один за другим, пустились в путь. Через неделю приблизились к Холмогорам.
Передний царский карбас свернул с Двины в протоку, называемую Ровдогорской, за ним остальные шесть.
Тринадцать пушек столетней давности, поставленные в ряд на бревенчатом холмогорском обрубе, салютовали троекратно.
Холмогорцы поднесли царю хлеб-соль и подвели ему в дар двух самых матерых быков холмогорской породы. Разумеется, не без подсказа архиепископа Афанасия. Тот знал, что следует подарить царю. Петр поблагодарил горожан и сказал:
– Быков надобно спровадить в Москву, ради разведения такого племя…
После обеда у воеводы, осмотрев архиерейский огород и ветряную мельницу, Петр до полуночи, с немногими из приближенных, выезжал на Двину любоваться рекой и полуночным закатом солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85