– Надобно спешить и спешить, ни царь, ни сам господь бог не потерпят промедления нашего, – говорил архиепископ Афанасий стольнику Сильвестру Иевлеву, ведавшему подвозом строительных запасов Новодвинской крепости.
– Не скупитесь, владыка. Много чего до дела надобно, много, – припрашивал Сильвестр.
– Знаю, и защиты города ради, и любви моей и радения великому государю, мною отдана на крепость вся сила людская, сколь можно, материи всякой, считай сам сколь: кирпича полста тысяч, триста бочонков извести, с тысячу камней тесаных да мостовых. А сколько возов бутового камня и щебня свезено, так то не в счет. Пусть купечество не поскупится, даст больше. А я еще повелю своим благоволением забрать для крепостного дела все, что есть избыточно у Пертоминского монастыря.
Деятельная причастность архиепископа Афанасия, Петрова любимца, к строению крепости вполне естественна, если взять во внимание, что царь, тревожась за судьбу Архангельска, писал предупредительные грамоты и ему, архиепископу.
В одной из них Петр, извещая Афанасия об опасности, повелевает объединить разумные усилия «со общего совету» с воеводой:
«…ведомо великому государю учинилось, по подлинным из моря вестовым письмам, что свейские неприятельские десять фрегатов пошли на Белое море. Зунд прошли, а намерение имеют прийти вскоре незапно в Двинское устье к Архангельской пристани и тот город бонбардировать и добывать и всякое разорение чинить. И притом велено от приходу тех неприятелей быть во всякой осторожности и всякое уготовление ко отпору их с боярином и воеводою со князем Алексеем Петровичем Прозоровским чинить со общего совету, как лучшее и пристойнее и бережнее, чтоб тех неприятельских людей в Двинские устья не пропустить и города Архангельского и уезду ни до какого разорения не допустить…»
Архиерей Афанасий участвовал вместе с воеводой и в разработке плана обороны на случай вражеского нападения. Воеводе не очень было приятно вмешательство духовного лица в его градские и военные дела, но против архиепископа открыто слова не скажешь, ему от самого царя доверие великое. Он не только владыка духовный, но и владыка крестьянских душ, земель и средств, нужных ради крепления города.
– Начата-то крепость начата, а закончена будет через год, – говорил архиепископ. – Станет ли швед ждать, доколь мы ее завершим? Всего скорей, супротив поступит, а посему государь нас и поторапливает, да и самим разуметь должно: крепость крепостью, – улита едет – коли-то будет, – а к отпору быть нам готовым вседневно, ибо известия о замыслах шведов подтверждаются. Капитаны с торговых судов видели в море десять кораблей незнаемых. Упреждение сие мы в летописец занесли…
Прочтя со вниманием петровские грамоты, воевода Прозоровский с архиепископом сообща рассудили:
– Объявить всем торговым людям, русским и иноземным, об угрозе, нависшей и ожидаемой. В городе на побережных местах, на гостиных дворах, на башнях поставить пушки и всякой снаряд к ним…
Городского солдатского голову Меркулова, да холмогорского Гайдуцкого полка голову Животовского, да еще двух капитанов, а с ними четыреста солдат и двадцать пушек отрядить к охране двух устьев при входе с моря в Двину…
Решено было на том же совете сказать всем иностранным капитанам, что воспрещается им покидать Архангельск и на кораблях с товарами до осени уходить, пока опасность не минует. А кто если пожелает поступить на службу к воеводе против шведов – тем будет жалованье…
Голландцы от такого предложения отказались. Среди английских матросов нашлось семь пушкарей, согласившихся в случае нападения шведов стать на защиту города.
И еще было воеводой предусмотрено забрать с иностранных кораблей огнестрельное оружие и припасы, деньги за это уплатить, а оружие раздать служилым и торговым людям.
Около строящейся крепости и на Марковом острове поставили тридцать пушек.
Город, можно сказать, был приведен в полную боевую готовность, независимо от запоздалого строения Новодвинской крепости. Как часовой на посту, так и крепость Новодвинка, стоя на страже города, выполняла свою скромную роль, внушая страх при входе с моря в Архангельский порт…
Долгие солнечные июньские дни и короткие светлые ночи. На Двине, в Соломбале, и в городе, у аглицкого моста и ярмарочного берега, и на Смольном буяне, как взаперти, стояли у берегов иноземные корабли.
В тревожном ожидании событий иностранцы томились от безделья, бродили по городу, пировали, но озорничать не смели. И не пытались, как в других городах, искать охочих до гульбы девок. Русские северянки придерживались весьма строгих правил поведения. К ним не подступишься.
В эти дни особенно всполошилась и насторожилась пригородная Соломбала. Патрули денно и нощно ходили с заряженными кремневыми ружьями, посвистывали в трубы, перекликались:
– Как там, спокойно?
– Тихо, благодать!
– Лазутчиков не имали?
– Бог миловал…
Была ли боязнь и овладевал ли страх архангелогородцами перед приходом шведов? Сомнительно, чтобы северяне, храбрецы, закаленные в тяжелых условиях поморской жизни, в лесных трущобах и на всяких отхожих промыслах, могли струхнуть. Очевидно, не робость таких людей одолевала, а любопытство и желание побить врагов. Если погибнуть придется, так что ж, – бог не без милости, царь не без жалости, а на людях и смерть красна. И ждали в скрытых местах-засадах за редутами солдаты, ждали пушкари у заряженных пушек. На взморье, на острове Мудьюг, и в других местах на подходе ко всем устьям двинской дельты бродили и всматривались в морскую даль сторожевые смотраки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85