В одной из подмосковных усадеб они были любезно приняты Баженовым, занятым в то время сразу постройкой нескольких особняков.
Василий Иванович был еще не стар, годы перевалили за сорок, но жизненные препятствия и столкновения с такими заказчиками, как сама Екатерина, Демидов, только что отвергнувший его проект Московского университета, надломили здоровье знатнейшего зодчего.
– Андрюша! – воскликнул Баженов, обрадованный встречей с учеником. – Счастливчик! Учись же и расти. Фортуна приласкает тебя. Не придется тебе, запомни слова мои, претерпевать то, что я претерпел и терплю.
– Как знать, Василий Иванович, пути господни неисповедимы.
– Порукой тому, Андрюша, твой всесильный покровитель Строганов. Будь добрым архитектором, процветай, и Александр Сергеевич не даст тебя в обиду никому. А что означает быть хорошим архитектором? – спросил Баженов. – Это, друзья мои, легко только сказать. Давно я такого рассуждения о должности, которую взял на себя с молодых лет и, как бы ни было, пребываю в ней и буду до смерти пребывать… Ведомо вам, что архитектор есть человек, который умеет строить по правилам зодческой науки, делает рисунки как основанию, так и подъему здания, направляет дело и повелевает каменщиками и другими людьми, ему подчиненными… Добрый архитектор должен иметь хорошее понятие и об истории, уметь рисовать, знать математику, камнетесание и проспективу. Но сего еще не довольно, он должен быть честным, разумным и рассудительным, должен иметь живость и вкус в воображениях своих, без сих качеств ни совершенным архитектором, ни полезным обществу человеком быть не может. Добро, что вы пожаловали в Москву; они, – Баженов кивнул на Ромма и Павла, – пусть полюбуются на архитектуру и запомнят, а тебе, Андрей, зарисовать кое-что, возникшее за последние годы, не вредно будет…
После скромного и сытного обеда Баженов водил своих гостей в окрестностях Москвы, показывал им строящиеся по его проектам здания. И очень сожалел, что Казаков был тогда в отъезде на Смоленщине, а потому не мог их познакомить с ним. Рассказывая о своем друге петербургским путешественникам, Баженов восторженно отзывался о Казакове и его работах:
– Матвей Казаков, вот человек, здоровьем дышащий, широко шагает!.. Посмотрите его Петровский дворец, Сенат, демидовскую усадьбу. Человек за границей не учился, а у него поучиться есть чему. И три сына в него пошли. Все три зодчие! Конечно, далеко им до отца, однако стремление к тому имеют… А мне, друзья, похвалиться нечем, все хорошее, мною затеянное, в чертежах да в першпективе… Думает Матвей Казаков Колонный зал для благородных собраний строить, показать себя мастером великолепного внутреннего убранства. Верю. Удивит, опять удивит москвичей. Есть и у меня думка, Андрей, – обращаясь к Воронихину, тихо заговорил как бы о чем-то тайном и сокровенном Василий Иванович. – Дом на холме, на Моховой, супротив Кремля, фасадом к Боровицким воротам есть намерение построить. Хочется сделать так, чтобы никогда такой дом ни убрать, ни заменить нельзя было. Как лицу без носа не потребно быть, так бы Москве без того пашковокого дома… И сделаю, черт побери!.. Тут-то уж мне высочайшая капризница не помешает…
Побыли путешественники у Баженова недолго, стараясь и его не отвлекать от дел и в Подмосковье побольше увидеть. Он проводил их до экипажей, стоявших за усадьбой на укатанном и обсаженном березами тракте. Павел сел в карету рядом с унтер-офицером, Ромм с Воронихиным в другую.
– Знатный в вашей стране человек! – отозвался Ромм о Баженове. – Любить надо таких. Во Франции он дорого бы ценился…
Две пары вороных, запряженных в лакированные кареты, рванули с места и помчались по дороге в Останкино, в сторону шереметевской усадьбы.
С первых же дней поездки Ромм аккуратно вел дневник; Воронихин делал карандашные зарисовки зданий и пейзажей, архитектурных ансамблей. Эти дорожные рисунки должны были совершенствовать его в понимании зодчества.
Дальнейший путь от Москвы по Оке и Волге до Нижнего и Казани был не так примечателен в смысле знакомства с архитектурой того времени. Но и об этом речном весельном и парусном перегоне вниз по течению жалеть им не приходилось.
В Нижнем Новгороде внимание Воронихина привлекла стоявшая в устье Оки на высоком взгорье Рождественская церковь. Она была построена строгановскими зодчими, работавшими у Соли-Вычегодской. Церковь простояла всего лишь шестьдесят лет. Но она была украшением Нижнего Новгорода. Увидев ее, Воронихин воскликнул:
– Ради только одной этой храмины стоило сюда приехать! Сколько изобретательного ума и художественного изящества вложено зодчими в это прекрасное создание!.. Поистине, мертвые мастера учат живых. Вот чего нельзя нам, строителям, избегать – полезной для дела преемственности…
Ромм и Павел, увлеченные Воронихиным, также восхищались работой строгановских сольвычегодских зодчих, украсивших храм рельефами плодовых деревьев, орнаментами из цветов. Гирлянды, раковины, завитки, расписные кирпичные стены, художественные обрамления окон – все это придавало строгановской церкви вид изумляющего великолепия и красоты, и трудно было оторвать от нее взор. В те дни в Нижнем Новгороде в строгановском доме жили управляющий и приказчик графа, ведавшие перегрузкой и продажей соли, караванами поступавшей из пермских солеварен.
Путешественники остановились на несколько дней в собственном доме графа. Наскоро осмотрели Кремль, торговые ряды, домик, в котором некогда останавливался Петр Первый по пути в Азов, слазали на колокольню и смотрели с нее в зрительную трубу на широкие просторы Волги, на караваны судов с хлебом, солью и разными товарами, шедшими на север Руси из Казани, Астрахани и кавказских земель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79