Как ни весел был день столетия Петербурга, Воронихина это мало развлекало. Посмотрев на парад гвардейцев и на военный корабль, стоявший против кунсткамеры, он предложил супруге отправиться с ним на строительную площадку собора. Они прошли к Екатерининскому каналу, где, невзирая на праздник, люди безропотно отрабатывали положенные восемнадцать часов в сутки. И как не трудиться землекопам и каменщикам, если день полтины стоит! Удивило Воронихина другое: он увидел здесь главного контролера-надсмотрщика Ивана Егоровича Старова! Ему ли, знаменитому строителю Таврического дворца, находиться тут в такой торжественный день?.. Воронихин знал, что Старову за наблюдение по строительству Казанского собора выплачивается как контролеру ежедневно по шесть рублей, что это на старости лет его почти единственный заработок. Знал Андрей Никифорович и то, что к нему как к молодому архитектору, смело принявшему на себя задачу – построить грандиозный собор, Старов относился со скрытым недоверием. Поэтому, увидев Старова, производившего какие-то записи и не предчувствуя доброго с ним разговора, Воронихин попросил жену пройти в чертежную, а сам направился к Старову.
– Честь и почтение Ивану Егоровичу, с праздничком вас! – шагая по дощатым настилам, проговорил на ходу Воронихин. – В такой-то день, а беспокойство проявляете?
– Как же, Андрей Никифорович, приходится. Забота возложена комиссией… чуть что, и я на старости лет тоже в ответе. Вот и хожу, интерес имею все знать, все высчитать и соразмерить. У нас, у старичков, – опыт, да мы и раньше не были опрометчивы. Мы на легкость сооружений не рассчитывали. Стены моего Таврического дворца и тысячу и две тысячи лет простоят и фундамент не шелохнется. Боюсь я, Андрей Никифорович, как бы вашу громаду через полста лет не стали каменщики разбирать, как угрожающую падением?.. Или, по-вашему, после нас хоть потоп?..
– Не извольте, Иван Егорович, по живому панихиду служить. За прочность сооружения хоть сейчас своей головой ручаться могу, – сухо ответил Воронихин. – Да, Иван Егорович, поручусь. Тяжесть собора будет не малая, а разве мелки котлованы? Разве мало землицы вынуто? Свыше трех тысяч свай вбито! Плиты тосненской с песочком уложено свыше шестисот кубических сажен. Цоколь соорудим из крепчайшего гранита. На такой подошве все мироздание устоит!..
– Я говорю не об этом, – возразил Старов. – Я вот о чем: наружность стен собора составляет около пяти тысяч квадратных сажен. Всю облицовку собора вы усматриваете сделать из пудостского камня. Пудостский камень, легко добывается, его можно пилой пилить, ножом резать. Правда, добытый из земли на поверхность, он проветривается и затвердевает. Но достаточно ли этого затвердения? Посмотрим, Андрей Никифорович, и подумаем…
Они прошли к месту, куда складывались глыбы пудостского камня самой различной толщины. Воронихин шел нехотя, хмурился. Старов семенящей походкой бежал впереди него и, прикрывая шарфом шею, покашливая, с хрипотой в голосе говорил:
– Известное дело, Андрей Никифорович, близко и удобно доставлять сюда пудостский камень. Подрядчики на этом деле наживутся, не прогорят. Но как этот дешевый и мягкотелый, с позволения сказать, камень отразится на дальнейшей судьбе строения? Вот полюбуйтесь: туг три сорта по цвету, а по прочности есть ли разница, не нахожу. Турфяной песочно-желтый, серый раковистый и белый ноздреватый. Вот эта ноздреватость и пористость камня в условиях сырого климата – чем отличается наша, столица – всегда будет вредна при любом строении. Ноздреватый камень, впитывая в себя сырость, подвержен постепенному разрушению, теряет свою естественную окраску, не говоря уже о том, что, крошась, камень через десятилетия изуродует любую, приданную ему каменотесцем форму. В этом материале заложена опасность быстрого разрушения, а пестрота его не придает красоты внешности собора, на что рассчитывает высочайше утвержденный проект.
– Вы отчасти правильно предостерегаете, Иван Егорович, – согласился Воронихин, – все эти слабые свойства пудостского камня давно известны. И все же петербургские строители должны быть благодарны природе, что такой камень есть у нас под боком. А с недостатками, что вы перечислили, легко бороться, надобно только поработать над пудостским камнем, доделать то, что недоделала или исказила в нем природа.
– Интересно, что вы затеваете супротив матушки-природы? – спросил не без лукавства Старов.
– Извольте, Иван Егорович, выслушать меня. На помощь нам в этом деле придут каменотесцы и штукатуры. Есть у меня хороший мастер на все руки по камню, человек-самородок Самсон Суханов, он без лишних слов доказал, что ноздреватую пористость камня можно навечно зашпаклевать – затереть рижским алебастром да еще для вящей крепости и однообразного колера по цвету камня окрасить его известковой краской соответственного раствора… Этот Самсон Суханов – вологодский мужичок, простяга, уже во многих работах как способный каменотес и подрядчик отличился. Берется он всю колоннаду поставить и кое-что по мрамору внутри собора сделать. И я осмелюсь доверить ему подряд на работы этак на двадцать тысяч рублей…
– Крупные подряды дозволяются только по усмотрению самого государя. Едва ли царь может дозволить простому мужику на такую сумму подряд, – усомнился и возразил Старов. – Но что касаемо затирания ноздреватостей на камне алебастром и известью, пожалуй, заслуживает проверки на опыте.
– Проверено. Не раз проверено, – ответил Воронихин. – Прочность получается превыше ожиданий. Тот же Суханов на примерах доказал, что из пудостского камня не только колонны и прочие громоздкие работы можно выполнять, но и более изящные и тонкие, как-то:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79