Надо изъять эту ценность и доставить сюда. Ознакомьтесь по имеющимся материалам, что собою представляет с политической стороны «Митрополия», насыщенная кулаками, и будьте на этой операции осторожны, аккуратны, тактичны и находчивы. Можете не сомневаться, если узнает местное кулачество, зачем вы туда приехали, вас могут изрубить в куски, как недавно изрубили селькора Неёлова…
– Радужная перспектива! – заметил на это Судаков.
– Вопросы у вас есть?
– Нет.
– Вот вам моя счастливая рука. Желаю успеха!.. Да, забыл сказать самое существенное, – спохватился Касперт. – Ни ареста, ни обыска не производить. Ордер на изъятие митры заготовлен. А вы под копирку заранее приготовьте акт в двух экземплярах о добровольной сдаче епископом таким-то ценности такой-то. И распишитесь. Один – принял, другой – сдал. Вот и всё.
Разумеется, такая интересная и небезопасная операция не могла не волновать Судакова. Но и обдумывать её заранее было невозможно. Придётся исходить в своих действиях из конкретной обстановки. Значит, надо проявить находчивость и сообразительность на месте действия.
Утром Иван Корнеевич выехал до станции Туфаново. Оттуда взял извозчика до Святогорья. В Святогорье Судаков нанял до «Митрополии» другого извозчика из сельских активистов. Лошадь была молодая, стремительная, почти не умевшая ходить шагом. Неслась она, как ошалелая, вспотев на ходу так, что пена хлопьями летела с её боков во все стороны.
К вечеру Судаков приехал в Митрополье. Оставив извозчика с лошадью около сельсовета, он направился к большому обшитому досками крашеному дому, где жил на покое епископ.
В просторном помещении – три окна сбоку, четыре спереди, на крашеных жестких диванах сидят бородатые с обветренными лицами мужики; несколько женщин – поодаль от них, около дверей. Посреди комнаты, устланной чистыми полосатыми половиками, небольшой цветной ковёр. На ковре в жестком деревянном кресле сам владыка-епископ, ведущий душеспасительную беседу с посетителями. Весь передний угол и стены от угла по сторонам, и широкие полки заставлены иконами. Перед Спасом в углу большой металлический подсвечник. Десяток свечей предыконных и лампа-молния достаточно ярко освещают присутствующих.
Судаков на минутку или и того меньше замешкался у дверей. Потом, сам себе не отдавая отчёта – то ли от растерянности, то ли так быстро сообразил, – сделал три шага от дверей, снял каракулевую шапку и трижды истово перекрестился на божницу. Затем поклонился людям и, улучив паузу в беседе епископа, подошел к нему, сложа руки – тыльную сторону правой на ладонь левой. Смиренно, отрочески проговорил:
– Благослови, владыко…
Он хотел сказать «благословите», но вспомнил, что в молитвах даже к богу обращаются на «ты», и решил, что поступил правильно. Епископ, кряхтя, привстал с кресла, благословил его и протянул руку. Судаков чуть прикоснулся к ней, пухлой и пахнувшей ладаном, холодными губами, сказал:
– Владыка, я к тебе, простите, к вам с важным делом от его преосвященства…
Он посмотрел на мужиков. Некоторые, судя по их внешности, были явные кулаки, не плакатные, а обыкновенные, которых в жизни уже приходилось Судакову видеть немало. «При таких „свидетелях“ выполнить задание невозможно», – подумал он и тихо добавил:
– Велено поговорить наедине…
Мужики запереглядывались – одни настороженно, другие с любопытством. Внешность Судакова не вызывала подозрений: на ногах простые валенки-катанцы, пальто чёрное суконное с каракулевым воротником. А то, что он так по-крещёному вошёл в дом и припал под благословение владыки, никакого сомнения не оставляло в том, что епископу на покое не угрожают опасности.
– Братие во Христе, – обратился епископ к своим посетителям. – Вы тут можете взять евангелие и почитать громогласно или же священную псалтырь возьмите и пропойте: «Да воскреснет бог и расточатся врази его». Я тем временем побеседую с юношей – посланником, прибывшим ко мне от его преосвященства, епископа Вологодского и Тотемского… Пройдём, чадо, в мою горницу…
Судаков прошёл вслед за епископом в соседнюю, малую комнату, где была одна лишь икона в позолоченном киоте да шкаф, наполненный книгами в кожаных переплётах. На столе, покрытом скатертью с кистями до пола, в длинной тарелке лежала недоеденная крупная рыбина…
– Садитесь, отроче младо, садитесь. Пакет есть от архиерея?.. Давайте, давайте, что он шлёт?..
– Я из ГПУ, – коротко и внушительно, с чуть заметным волнением проговорил Судаков, показывая епископу служебное удостоверение.
Тот молча сквозь очки взглянул на фотографию, прочёл и запомнил фамилию. Посмотрел пытливо на Судакова, вздохнул:
– Чем могу быть полезен?
– Вот, читайте ордер на изъятие у вас имеющейся ценности, присвоенной вами.
– Эта митра собственность моя, дар православных за мою долголетнюю службу… – немного заикаясь, проговорил епископ, кладя ордер на стол.
Судаков, как сумел, стал возражать и требовать:
– В этой митре, как нам известно, заложено целое состояние, принадлежащее государству. Эту ценность создал народ, а народ не весь состоит из верующих, государство же состоит из всего народа. Ценность, стало быть, государственная, и вам придется её сдать. Я её приму, как добровольно сданную, не производя обыска…
– И вот, пропадёт вещь… – тяжело вздохнув, проговорил епископ. – Сдадут в лом, переделают нечистыми руками ювелиры ни бог весть на что… Берите. Но за мной право обжалования ВЦИК и Московский митрополит будут знать… об этом, простите, насилии.
– Не советую, владыка. Если будете жаловаться – жалуйтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97