Бездельничает, а значит, он ни с кем, и с ним никто! Видите, плачет. Это уже хорошо. Душа пробуждается, в понятие входит… Мы тоже так сначала. Стыдились работать, филонили. Кончилась блажь. И у Паука кончится.
Говоривший это парень выскочил из котлована на поверхность и к Пауку:
– Поплачь, дитятко! Поплачь. А мы тебя, несчастного, пожалеем, как волк кобылу.
Паук сидел, поникнув, молча сжимал и разжимал кулаки, словно испытывал пальцы рук, годятся ли они для работы.
– Не хочу, не умею…
– И захочешь и заумеешь, – спокойно увещевал его свой же товарищ. – И не кочевряжься. Прекрати. Вот братва смеётся над тобой: хоть бы ты уркан фартовый был, ну, «медвежатник», что ли. А то ведь домушник, пугало домашних хозяек. Берись, дурило, за лопату. Что ж, сегодня не хочешь, завтра сам попросишь…
– Да что я вам дался! – выкрикнул Паук, – лучше свяжите меня, дьяволы! Не хотите? Я вас, лягавые черти, заставлю связать меня…
– Ничего, гражданин студент, Паук сам уломается. Мы это психически понимаем! – обращаясь к Судакову, спокойно заявил беседующий с Пауком парень.
Клуб в трудкоммуне ОГПУ – настоящий дворец. Пять духовых оркестров!
– А что это сегодня на афише? – спросил Судаков, увидев издалека объявление у колоннады клуба.
– Разве вы не знаете? Сегодня вечер встречи наших ребят со студентами-практикантами вашего института. Будет показана самодеятельность хора, оркестров, выступления старейших членов коммуны. Ждут из Москвы вашего профессора…
– Замечательно! – только и мог сказать Судаков и, вынув из кармана рулетку, стал измерять расстояние от котлована до стенной кладки и высчитывать размеры квадрата, на котором станет прочно и надолго могучий и умный механизм. На вечер встречи пришли все студенты-практиканты. Им были отведены первые ряды в зале. Организованно явились и бывшие правонарушители.
В президиуме управляющий трудкоммуны, несколько отличников, цеховых руководителей, заслуживших честной работой высокое доверие, и приехавший по приглашению Валерий Никодимович.
В начале официальной части встречи управляющий коротко рассказал о трудкоммуне. Потом начались выступления.
– Слово имеет наш общий друг, бывший солидный правонарушитель, а ныне директор нашей обувной фабрики Алёша Погодин! – объявил председательствующий.
Зал ответил дружными аплодисментами.
Алёша Погодин – невысокий, юркий, кареглазый, лицо в веснушках. Он уже не молод, с солидным стажем взломщика-«медвежатника».
– Товарищи! Что это такое? – начал свою речь Алёша Погодин. – Наш уважаемый гость, товарищ профессор и учитель студентов-строителей, сидит в президиуме и неустанно платком просушивает глаза от слёз. А что, товарищи, сказал Маяковский? «Если бы выставить в музее плачущего большевика, весь день бы в музее стояли ротозеи. Еще бы!.. Такое не увидеть и в века…» Почему у профессора глаза отсырели? Правильно, отсырели! И вот почему… А, впрочем, вы и без объяснений понимаете. Нельзя человеку, прожившему большую и нормальную жизнь, не расчувствоваться при виде нас и наших теперешних дел…
– Правильно, правильно! – и, поднявшись со стула, профессор обратился к сидящим в зале: – Товарищи, дорогие! Большевики вас перестроили. Они перестроят мир. Коммунизм восторжествует. Простите. Я беспартийный, но… большевик. И всё-таки, вопреки Маяковскому, слеза слезе рознь. Извините. Хороший вы народ!..
Владимир Никодимович сел под бурные овации.
Алёша Погодин продолжал:
– Время дорого. Я коротко. Что могу сказать о себе? Из наших товарищей большинство знает, кто я, что я. Но ради студентов-практикантов позволю лично сам дать о себе справку. Да. Взломщиком был. Спец по несгораемым шкафам и сундукам. Обладал этой техникой в совершенстве. Можно сказать, король не король, а главный магистр среди «медвежатников». Работа, труд – да я и понятия об этом не имел. И не снилось мне работать. Алкоголя-то я попил уж вдосталь. Деньжонки всегда водились. Судимостей – числа нет. Побеги, поимки, побои – всё испытано. Зачитаю вам две бумажки. Вот выписка из одного решения: «Коллегия ОГПУ постановила: Погодину Алексею расстрел заменить десятью годами исправительно-трудовых работ». Вот другая выписка: «За ударную работу товарищ Погодин Алексей награждается серебряными часами от коллегии ОГПУ». Вам нравится? Мне тоже… Могу один эпизод рассказать из своей жизни. За советское время отчитываться о своей «деятельности» не стану. А вот однажды при Николашке такое случилось в Москве. Нарядился я в форму офицера, а Колька Зуб, мой товарищ, – за вольноопределяющегося и пошли на Арбат промышлять. Сняли со второго этажа несгораемый сундучок – этакий, пудов на десять. На месте раскупоривать некогда. Взяли извозчика – вези. Поехали. Сани на повороте опрокинуло. Ящик – в снег. Поднять не можем. Сумерки. По улице идет взвод солдат, фельдфебель в баню ведет. Увидел меня в офицерских погонах, взводу командует: «Смирно!» Рапортует мне: так и так, ваше благородье, в баню идем. Я командую: «вольно», и прошу солдат сундук поднять на сани. Подняли. Поехали. Что было в сундуке – на несколько лет могло бы хватить другим. Да не нам! Через месяц уже надо было снова промышлять. Но по мелочам я не занимался… А сейчас… Сейчас у меня на полмиллиона рублей разных ценных материалов. Доверяют! Не украду ни на грош. Да и вы тоже. Будьте здоровы!..
Зал снова всколыхнулся в гуле аплодисментов.
– Слово имеет, прошу любить и жаловать, председатель бюро нашего актива товарищ Закаржевский. Мозговитый человек в нашей организации, – председатель сделал широкий жест в сторону поднимающегося на сцену Закаржевского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97