.. Анархисты уводят отца Эредиа!Фани вскочила как ужаленная. Надела пеньюар, а на него накинула плащ. Сунула ноги в ночные туфли и опрометью бросилась к палатке Мюрье. Луна все еще светила. Фани увидела брата Гонсало, дрожащего от ужаса. Мюрье поспешно натягивал одежду поверх пижамы.– Скорей, Жак!.. Скорей! – крикнула Фани как безумная.Сама не вполне сознавая, что делает, она кинулась обратно в свою палатку, достала из чемодана маленький браунинг и сунула его в карман плаща. Когда она вышла, Мюрье был уже одет. Они втроем пустились бежать на другой конец лагеря, где горели фары автомобиля.– Робинзон!.. – звала Фани на бегу. – Робинзон!..– Иду, миссис! – откликнулся шофер.Из палаток выглядывали землистые лица с запавшими глазами. При лунном свете больные были похожи на мертвецов, поднявшихся из могил.– Все по своим койкам! – сонно и сердито кричал Мюрье. – Все в палатки!К ним присоединились Робинзон и два испанских шофера. Брат Гонсало, стуча зубами, рассказывал всем по очереди, что отца Эредиа уводят, и тем усиливал панику. Они бежали на свет автомобильных фар, в котором мелькали фигуры людей, вооруженных карабинами. Когда они, запыхавшись, достигли машины, Фани увидела классическую сцену любой испанской революции: несколько разъяренных оборванцев волокли иезуита. Они тащили его за руки к машине, а еще двое безжалостно били его прикладами по спине. Тут же метался отец Оливарес и, повисая у них на руках, пытался защитить Эредиа от ударов.– Muchachos!.. – твердил профессор схоластики умоляюще. – Muchachos…Позади шли Долорес и две престарелые кармелитки. Они отчаянно вопили и призывали на помощь богородицу. Хотя Фани была в таком же ужасе, как и они, ей показалось, что все происходящее в какой-то мере естественно, что, в сущности, это должно было случиться, как уже случалось не раз в истории Испании. В этой стране иезуиты, по традиции, тоже пользовались властью, они тоже владели неисчислимыми богатствами и распоряжались многими душами, тоже готовили низвержение республики и то гневными заклинаниями, то медовыми речами увещевали народ снова пролить свою кровь и вернуть на престол бесценного претендента бесценной бурбонской династии дона Луиса Де Ковадонгу. И, наверпое, поэтому оборванцы, защищавшие республику, были так озлоблены.– Оливарес! – крикнул Мюрье по-английски. – Свяжитесь по телефону с полковником Хилом… Просите помощи из казарм!– Я говорил с Хилом, – отозвался иезуит. – Он уже послал кавалеристов.– Тогда спокойствие, мы отобьемся!Фани с ужасом заметила, что лицо Эредиа окровавлено, и эта кровь, и все остальное напомнили ей две апокалипсические картины Гойи в Прадо. Монах под градом ударов упирался и отталкивал парней, державших его за руки. Он едва успел надеть рясу. На его голой груди болталось простое железное распятие. Фани не заметила на его лице и тени страха, а только упорство и гнев.– Перестань, брат!.. – обратился он к тому из двух, кто наносил особенно сильные удары. А потом к остальным: – Muchachos!.. Я вам не подчинюсь. Только законная власть может меня арестовать.– Мы и есть законная власть! – сказал иронически тот парень, который подгонял его ударами в спину.– Что вы хотите от него? – крикнул Мюрье, бросаясь на рьяного республиканца и отталкивая его в сторону.– Назад, иностранец!.. Не вмешивайся в наши дела!– Испанцы! – с чувством воскликнул Мюрье. – Зачем вы мучаете беззащитного монаха?– Мы его не мучаем, сеньор! Мы просто хотим его арестовать.– Зачем он вам?– Чтобы предать его народному суду. Он в заговоре против республики.– Это неправда, ребята! Он только лечит больных!Вся эта сцена – и действия и слова – развернулась перед глазами Фани в течение нескольких секунд. Она все еще стояла в остолбенении. Пока она старалась придумать что-нибудь разумное, откуда-то налетел брат Доминго, и положение сразу осложнилось. С решимостью, похожей на решимость Джека Уинки, но куда более благородной, потому что за спиной у монаха не стояло никакое посольство, он бросился вперед и несколькими ловкими ударами повалил двух нападавших.– Стреляйте!.. – крикнул кто-то из анархистов. – Стреляйте!Поднялась суматоха. Брат Доминго, не очень-то по-христиански орудуя кулаками, опрокинул наземь еще одного защитника республики, но сам в свою очередь свалился от удара прикладом в голову. Женщины душераздирающе вопили. Подчиняясь вековому монашескому обычаю, кармелитки повалились на колени и опять стали призывать богородицу. Они не успели надеть чепцы, и подстриженные седые космы их зловеще развевались в темноте. Храбрая и молчаливая Кармен – только она и Фани не вопили – отвесила звонкую пощечину одному из нападавших.– Девушка!.. – восхищенно воскликнул тот. – Ты рождена для баррикад! – А потом дал своим товарищам разумный совет: – Будьте осторожны, camaradas, Товарищи (исп.).

чтобы не пострадали невинные!– Оттащите чернорясника в сторону! – крикнул другой.Двое анархистов – а всего их было семеро – отделились от группы и стали щелкать затворами карабинов. Один из тех, кого оглушил Доминго, внезапно вскочил на ноги и толкнул Эредиа к анархистам, которые щелкали затворами. Но и монах был не менее проворен. Ловким и быстрым движением, говорившим о его поразительном самообладании, он кинулся на них, чтобы отвести дула карабинов. В течение десяти секунд он удерживал их, сам не нанося ударов – вероятно, это было запрещено ему правилами ордена, с которыми брат Доминго, как видно, всегда был не в ладах, – пока наконец анархистам не удалось оторвать его от себя и изготовиться стрелять, не опасаясь попасть в других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95