Или если не сможет заплатить, то будет унижаться, просить, а именно этого и хотел Луис. Пока она молча, напряженно ждала, чтобы он назвал цену, ее тоскливые зеленые глаза выражали сначала безнадежность, потом боль, потом отчаяние, и, наконец, в них блеснули надменность и издевка. В этой женщине было что-то не поддающееся определению, но вызывавшее у Луиса непонятную ненависть, что-то скрытое в ее характере, какое-то упорство, гордость, неуязвимость и вызов.– Hijo! – воскликнула она со смехом. – Это безобразие!«Hijo!» Она назвала его «hijo»!.. Это слово было полно оскорбительного снисхождения, которое взбесило Луиса. Испанцы звали ласково «hijo» своих сыновей и приятелей, но этим же обращением они пользовались, подзывая носильщиков на вокзалах или прогоняя нищих. В убийственном тоне, каким она произнесла «hijo», опять прозвучало то самое, странное и таинственное в ее характере, что низводило людей на уровень существ, лишенных достоинства, безнаказанно топтало и унижало их. Ненависть, еще более сильная, чем раньше, опять перехватила горло Луису.– Слушайте! – яростно крикнул он по-английски. – Никто не заставляет вас покупать морфий.Гримасу удивления на ее лице тут же смыло презрительное равнодушие. Что удивительного в том, что Луис говорит по-английски? Такие типы, как он, могут владеть и пятью языками.– Ты с ума сошел! – сказала она опять по-испански, как будто не хотела слышать свой родной язык из уст мерзавца. – Ты давно занимаешься этим делом?– Десять лет.– Значит, у тебя немалый опыт. Ты серьезно допускаешь, что я настолько глупа, чтобы заплатить такую сумму?– Я прошу такую сумму именно потому, что у меня немалый опыт.Ее веки, припухшие и синеватые, возмущенно затрепетали.– Это вымогательство!.. – прохрипела она.– А кто говорит о честности?На ее щеках проступил легкий румянец, сразу сменившийся прежней мертвенной бледностью.– Хорошо! – сказала она. – Я не желаю платить.– Заплатишь, – произнес Луис невозмутимо, – если хочешь получить морфий.– Но я могу обойтись без него.– О!.. Не можешь!Луис усмехнулся. Протянул руку и спрятал пакетик в карман. Изжелта-бледное лицо англичанки выразило боль и отчаяние.– Слушай!.. – промолвила она глухо. – Назови разумную цену!– Я назвал. И ни на сантим меньше.– Досадно. Ты заставишь меня обходить притоны.– И обойдешь – ничего не достанешь. Испанцы не употребляют наркотиков даже во время операций.– Глупости!.. Почему?– Потому что хотят претерпевать муки, как Христос! – сказал Луис со смехом.– Твое шарлатанство мне надоело!– Я могу сейчас же уйти.– Поговорим еще… Я хочу купить часть твоего морфия. Скажем… десять граммов!– Я не продаю по частям.Она беспомощно откинулась на спинку кресла. Ее лицо с полузакрытыми глазами выражало безнадежность. Маска, которую она с трудом сохраняла, вдруг спала. Незнакомка даже не пыталась надеть ее снова. Луис понял – у нее не было денег или она не располагала ими сейчас, и его ненависть к ней перешла в злорадство. Очевидно, родные учредили над ней опеку: оплачивали все, но не разрешали держать при себе большие суммы, чтобы она не покупала наркотиков. Вряд ли Луис мог вытянуть у нее деньги, но это его ничуть не волновало. Деньги и нажива в эту минуту для него не существовали. Он испытывал только темное, необъяснимое желание сломить эту женщину, наказать ее за презрительный изгиб губ, который его оскорблял.Она с трудом овладела собой, ее зеленые глаза снова заблестели.– Я предлагаю другую комбинацию, – сказала она. – Я заплачу тебе эту сумму по частям.– Я не продаю в кредит.– Ты, может быть, хочешь, чтобы мы разыграли сцену Шейлока и Порции? Речь идет о героях пьесы В. Шекспира «Венецианский купец» (1596 г.).

– Шейлока и Антонио, – поправил Луис – Ты – Антонио.– А ты, оказывается, начитан.– Везде можно получить кое-какое образование.– Во всяком случае, ты заслуживаешь того, чтобы я выдала тебя полиции, – сказала она злобно.– Это будет чисто по-английски!.. Но даже если ты это сделаешь, я не боюсь.Она поглядела на него озадаченно.– Я связан с официально зарегистрированной фирмой, торгующей наркотиками, – объяснил Луис.Она снова откинулась в кресле в полном изнеможении. Жажда морфия сжигала ее, причиняла всему телу тупую боль, она задыхалась, точно в комнате не было воздуха. Но даже теперь в гримасе ее бескровных губ была надменность и холодная гордость. Да, эти презрительно искривленные губы!.. Вот что раздражало и ожесточало Луиса. Внезапно, словно на что-то решившись, она вскочила и, сделав ему знак подождать, прошла в спальню. Луис услышал, как открылся гардероб, и минуту спустя она громко крикнула по-испански:– Hijo!Опять она назвала его hijo с тем же презрением, что и раньше. Нет, в этой женщине было что-то отвратительное, какое-то неописуемое злое стремление унижать. Оно давало себя знать даже сейчас, когда ее уже источил порок и угнетала необходимость добывать морфий, без которого она не могла дышать, жить… Луис видел наркоманов – в моменты кризиса они все же сохраняли человеческий облик, не кричали и не оскорбляли так, как она. В их поединке проявлялась не только неврастения, порожденная ее пороком, но и бесчеловечная надменность, чудовищное пренебрежение к людям. Да, вот почему Луис ее возненавидел!.. Услышав ее зов, в первый момент он решил не трогаться с места. Потом понял, что начинается последний раунд, в котором он должен ее сразить. Он встал, прошел через кабинет, где она, вероятно, никогда не сидела, и оказался в спальне. Она стояла у раскрытого гардероба, полного дорогих туалетов и мехов.– Смотри, hijo, – сказала она донельзя оскорбительным тоном, показывая на гардероб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95