Я не сразу понял, что она пытается что-то сказать мне.
– Что ты говоришь? Я не понимаю!
– Не могу… – бормотала Ника и, приблизив ладонь к лицу, посмотрела на нее пустыми глазами. – Он пытался лизнуть каждую «мамочку», он будто просил нас оставаться людьми, он… он кричал, но его никто не слышал…
– О чем ты? – произнес я. – Разверни ладонь, я перегрызу веревку.
– Он привык ко мне и потому не испугался «мамочек», – сказала Ника, поднимая на меня воспаленные от морской соли глаза. – Ты понимаешь, что он просто привык ко мне?..
«Говори, говори! – мысленно кричал я, закрывая глаза и прижимаясь лбом к скользкому и холодному днищу лодки; слезы выкатывали к глазам, но не проливались, как гроза над Сахарой – гремит, сверкает, а дождя нет. – Говори еще, убеждай, доказывай!.. Но что мне делать, если надежды нет и слова твои льются по сердцу ледяной водой. Анна, милая, родная, единственная, прости меня! К черту здравый разум! В нем нет ничего, кроме ожидания смерти. Сколько бы мне пришлось ждать? Двадцать восемь лет? Всего двадцать восемь! Мне было бы уже под шестьдесят, а тебе столько же, сколько есть сейчас, и ты, молодая и красивая, стала бы ожившей памятью…
Прости меня, Анна! Я ждал бы тебя, если бы не умерла надежда. Если бы она не умерла…»
Послесловие
Влад, арендовав поисковое судно с палубным вертолетом, двое суток подряд искал спасательную шлюпку с патрульного катера. Вертолет завис над нами с Никой в тот момент, когда я раздавил последнюю ампулу с отпугивающими акул чернилами.
Этот симбиоз подлеца и благородного парня уже не вызывал во мне ни удивления, ни ненависти, ни благодарности. Вытащил нас с Никой из воды – значит, был у него на это свой интерес, а бог разберется, какой именно.
Нас с Никой поместили в центральную клинику в Кито, но девушка на второй день сбежала оттуда, даже не простившись со мной.
По поводу событий, которые произошли на Комайо, местная пресса писала очень скупо и немногословно, а в какой-то малоизвестной бульварной газетенке проскочило сообщение, что перуанское торговое судно подобрало в океане нескольких лысых женщин с крохотными золотыми серьгами в ушах, и все женщины были беременны. В связи с этим газета отпустила неприличную шуточку относительно способа зачатия в океане. Я прочитал эту заметку несколько раз, но так и не понял, как относиться к написанному. Может быть, это правда? Маттос, затопив баржу, не учел особой живучести «мамочек», когда в борьбу за их жизнь вступает сам господь бог. Или, применительно к нашему случаю, сам сатана. Чего теперь ждать, если это сообщение не было обыкновенной газетной «уткой»? Возвращения на Землю Августино?
Что касается комиссара, то, по слухам, за успешно проведенную операцию на Комайо он отхватил какую-то умопомрачительную государственную премию и был назначен заместителем министра внутренних дел Эквадора.
Что касается меня, то в первых числах апреля я вернулся в Москву, а оттуда – к себе домой, в Крым.
Месяц спустя Влад стал бомбить меня письмами. Оказывается, Анна завещала остров нам обоим в равных долях, и мой бывший друг предлагал мне цивилизованный развод. В июне он неожиданно нагрянул ко мне, затащил в мои апартаменты ящик шампанского и несколько десятков карт острова с различными вариантами его дележа, предоставляя мне право самому выбрать подходящий. Я выбрал ту половину, в которую входила территория разгромленной базы и место гибели Анны.
В последующие двое суток мы с Владом молча пили шампанское и смотрели в потолок. Я чувствовал, что Влад хочет нормализовать наши с ним отношения, но не знает, с чего начать. И я тоже не знал. Мы пили шампанское, и каждый думал о своем.
– Вот что, – неожиданно сказал Влад на исходе вторых суток. – Я боюсь дать тебе надежду, но молчать тоже не в силах. Я только вернулся с Комайо. Территорию, где была база, я перепахал бульдозером и засеял тростником. Но воронку от бомбы не тронул. Там, под бетонными плитами, я нашел узкий лаз и подземный ход, ведущий через штольню к южному берегу.
Он бродил по комнате, не поднимая глаз. Мог бы смотреть на меня, убедился бы, что никакой надежды он мне не дал.
– Ну и что? – равнодушно ответил я. – Если бы этим подземным ходом можно было воспользоваться, то Августино обязательно бы это сделал еще до появления в небе «Фантома». Но я сам видел обломки его коляски.
– Обломки коляски – это еще не труп Августино, – возразил Влад. – Седой Волк был настолько немощным и высохшим, что его без труда могла бы вынести на себе женщина. Преданная ему женщина.
Он поднял на меня глаза, словно хотел выяснить, правильно ли я его понял. Я понял его очень правильно. Слова Влада, словно огниво, высекли искру. Мне очень хотелось, чтобы в моей душе вспыхнула надежда, но этого не произошло. Душа настолько отсырела от слез, что для ее воспламенения одной искры было мало. И шампанское закончилось.
Влад все сделал сам и выслал мне документы на право владения землей. Вслед за этим на меня обрушился целый поток писем из землеторгующих компаний США, Перу, Эквадора, Боливии и еще десятка стран с предложением продать землю на Комайо. После того как она стала свободна от влияния наркобаронов, цена ее взлетела до невероятных высот. Мой знакомый юрист, которого я посвятил в свои дела, недвусмысленно посоветовал мне немедленно составить завещание, в котором, в случае моей смерти, передать право владения землей какому-нибудь благотворительному фонду. Иначе, сказал юрист, моя жизнь в перспективе превратится в весьма относительное понятие.
Летом я снова побывал на Комайо и осмотрел подземный ход, о котором мне говорил Влад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135