Я не хотел обманывать себя, и интуиция говорила, что в жизни Анны произошло нечто такое, что в мгновение изменило ее, удалило на бесконечность и вычеркнуло меня из ее сердца. Это рано или поздно должно было случиться. Я не ценил Анну так, как она того заслуживала, я привык, что она всегда была рядом со мной и будет довольствоваться нашими неопределенными отношениями полусемьи, полудрузей и полулюбовников.
Я протянул руку к тумбочке, коснулся панели магнитолы и нажал на кнопку воспроизведения. Динамики тихо зашипели. Музыка, которую слушала Анна, не зазвучала. Кассета оказалась чистой, во всяком случае, после того места, на котором лента была остановлена.
Я отмотал немного назад и снова включил воспроизведение. И тотчас комната наполнилась голосом Анны: «…удастся увидеть какие-либо признаки подготовки к загрузке товара: рабочие могут переносить тюки, возить на тележках баулы, словом, во всякой муравьиной возне можно заметить что-нибудь полезное. Это будет очень удачный момент, тем более что Гонсалес в это время будет находиться в море, на одном из катеров…»
Очень кстати! Это было что-то вроде звукового дневника или письма, адресованного, может быть, нам с Владом.
Я сел в постели, бережно взял магнитолу в руки, поставил ее на колени и перемотал кассету в начало. Записано было немного, и я понадеялся, что энергии в батарейках хватит на то, чтобы можно было прослушать всю запись.
Громкость я убавил до такой степени, чтобы за пределы спальни звук не проникал, и слушал голос Анны, лежа головой на динамике, как на подушке.
«Столько событий, я так взволнована, а до выхода на связь с комиссаром еще целых два дня! Я просто умираю от желания поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями от пережитого. Сторожевые псы плохие слушатели, они нетерпеливы, часто перебивают своим лаем и норовят лизнуть в лицо. Хорошо, что я нашла в доме магнитолу. Она молча мотает на свой ус все, что я ей говорю, и у меня есть надежда, что кассету удастся передать на материк с каким-нибудь рыболовецким судном, которые проходят мимо острова довольно часто.
Чутье не подвело Влада – остров прекрасен. Может быть, мое сравнение будет не совсем удачное, но с вертолета он напоминает круглый белый хлеб, который испекли на наклонном противне, и оттого масса теста переместилась к одному краю (восточному), образовав там неприступные скалы с глубокими промоинами и утесами. Противоположная, западная, сторона представляет собой невысокое, ровное, как стол, плато, имеющее форму серпа. Там я разглядела постройки, спрятанные под сенью деревьев. Южный и северный берега острова идеально подходят для воплощения идеи Влада: белый песочек, мелководье, лохматые пальмы и пологий подъем, где природа постаралась и создала террасы, словно специально предназначенные для дорог и капитального строительства.
Я думала, что Гонсалес сразу же представит меня Августино, но ошиблась. Вертолет приземлился где-то на юго-востоке, на маленькой площадке, поросшей выжженной травой. Неподалеку возвышалось белое цилиндрическое здание, построенное в стиле маяка. Вокруг него когда-то был прекрасный сад, к которому как минимум год не прикладывались руки садовника. И этот умирающий сад оказался самым тяжелым зрелищем первого дня.
Гонсалес со своей неизменной улыбочкой смотрел, как я хватаюсь за голову и ищу садовые инструменты. Не располагая временем наблюдать за моими поисками, он пригласил меня в дом.
Внутри дом производил не менее унылое впечатление, чем сад, хотя было заметно, что к моему приезду здесь мало-мальски пытались навести порядок. Полусумрачная гостиная, свет в которую проникал из двух крохотных окошек, напоминающих крепостные бойницы, была заставлена антикварной мебелью эпохи английского колонизаторства в Индии. Но не это омрачило мое настроение. Гонсалес, наблюдая за тем, какую реакцию произведут на меня его слова, пояснил, что в этом доме Августино прожил практически в одиночку свой самый трудный год жизни – когда погибла дочь Валери.
Я не нашла в себе мужества даже прикоснуться к этим ампирным креслам и диванам, от которых, казалось, веет могильным холодом, и быстро поднялась на второй этаж. Это был хозяйственный этаж, частично занятый кухней, душевой (в связи с отсутствием электричества подачи воды не было, и я пользовалась родником в саду) и кладовыми с ржавыми холодильниками и кухонным оборудованием.
Зато от спальни, которая находилась на последнем этаже, я была в восторге. Это трудно описать словами. Стеклянные стены по окружности, через которые можно любоваться удивительным видом на южный берег и поросшую густым лесом главную вершину острова, зеркальный конусообразный потолок, большая кровать (о такой я даже не могла мечтать!) – словом, райское ложе, его надо видеть.
Гонсалес пообещал, что здесь я буду в полной безопасности, как, собственно, в любой точке острова, так как его территория постоянно патрулируется моторными лодками и вертолетом. Двух одичавших черных псов, невероятно похожих друг на друга, которые охраняли особняк, он посоветовал мне покормить и приручить. Затем попросил все мои документы, касающиеся собственности на остров, сунул их в папку и пообещал, что сегодня же обсудит наше дальнейшее сотрудничество с Августино.
Когда мы распрощались, он вспомнил (вернее, сделал вид, что вспомнил) о необходимости дать мне один важный совет. «Ты можешь ходить по острову там, где тебе вздумается. Но не приведи господь зайти тебе на западную часть. Поля, которые ограничивают эту часть от остальной территории, заминированы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135