Остро чувствовался крепкий дух прелых листьев и грибов.
Батюшка часто останавливался и, обернувшись, интересовался моим самочувствием. Я не разыгрывал героя и, если от слабости начинала кружиться голова, садился на пень и переводил дух. Рука почти не болела, подчас я вообще забывал о ране, но силы были уже не те, что до ранения. Должно быть, из меня вытекла изрядная порция крови. К тому же отравляла сознание потеря любимого «Опеля» вместе с Кураховым.
Словом, мне вдвойне труднее стало управлять своим телом, и я бы никогда не решился на эту авантюру, если бы не был уверен в том, что Лада окажется достойным попутчиком и при необходимости умело воспользуется своим «макаровым». Батюшку я предполагал вообще вывести из игры, едва среди деревьев покажется дом.
– Уже близко, – сказал отец Агап, когда мы вышли на поляну, изрытую оврагами, на дне которых покачивался молочный туман. Мы остановились на очередной привал. Лада попросила не оглядываться и отошла в сторону. Когда она вернулась, я заметил, что «молния» на кармане сумки, в котором лежала книга с пистолетом, наполовину раскрыта, чего до этого не было. Она достала оружие.
У нас с Ладой еще не было четкого плана. Мы действовали по принципу: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим. Но плана действий у нас не было еще и по той причине, что мы не знали, что ждет нас в доме Олега. Мы даже не были уверены в том, что он, профессор и Марина сейчас находятся там, а не перекапывают Карпаты где-нибудь в лесной глуши. Меня мучила не столько тактическая неопределенность, сколько стратегическая. Я до конца не мог понять, чего хочу, чего добиваюсь, следуя за батюшкой. Взять за шкирку профессора и с его помощью отыскать клад? Или же круто «наехать» на Олега, отомстив ему и Марине за тот позор, который мне, одураченному, пришлось пережить? И тем более я даже приблизительно не знал, что движет Ладой, этой темной лошадкой, с которой судьба свела меня, пардон, на панели.
Занятый своими не слишком стройными мыслями, я не заметил, как лес стал редеть и между стволов деревьев показались красные кирпичные стены. Батюшка сбавил темп и безмолвно махнул рукой, призывая нас к осторожности.
Я остановил его.
– Все, Михаил Иннокентьевич, – шепотом сказал я. – Спасибо. Не буду больше вас задерживать. Идите вниз, уезжайте ночным поездом.
– Что? – строго взглянул на меня батюшка. – Что значит – уезжайте? Я вовсе не собираюсь оставлять вас в сей трудный час.
– Вы понимаете, что нам предстоит не совсем богоугодное дело? – сказал я, вытаскивая из кармана куртки «регент» и протирая его рукавом. – Возможно, придется стрелять.
– Я все понимаю, – охотно закивал батюшка. – И позвольте мне самому определить, какое дело богоугодное, а какое – нет. Вашим пистолетом, смею вас заверить, вы не слишком меня напугали. Для священников это обычное явление – идти на праведный бой.
Мы с Ладой переглянулись и улыбнулись.
– Вы уверены, что наш бой – праведный?
– Нисколько в этом не сомневаюсь.
– Ладно, – сказал я ласково. – Я очень тронут вашим искренним желанием помочь нам. И все-таки очень прошу: уходите отсюда подальше.
– Нет! – категорически возразил батюшка. – Вы напрасно меня уговариваете. У меня нормально развито чувство долга.
Я не привык долго уговаривать, и если мой собеседник не внимал просьбе, я прибегал к более жестким мерам. Но что я мог сделать этому безгрешному человеку? Ни ударить, ни грубо послать.
– Вы что, с голыми руками пойдете на банду? – с трудом сдерживал я раздражение.
– У девушки тоже нет оружия, – отпарировал священник. – Тем не менее вы ее не гоните. И не забывайте, что я все-таки мужчина!
«Знал бы ты, какую игрушку она держит под курточкой», – подумал я.
– Пусть идет за нами, – не выдержала Лада. – Его невозможно переубедить… Но имейте в виду, – повернулась она к священнику. – Если начнется стрельба, сразу падайте на землю и закрывайте голову руками.
Лес редел, мы уже видели черные оконные рамы и тонированные стекла, большую террасу с чугунной оградой, мраморную лестницу и массивные двери с тяжелой золоченой ручкой. Площадка перед входом была замусорена стройматериалом: под листом рубероида лежали мешки с цементом, рядом – пирамида кирпичей, штабель вагонки.
Лада щелкнула пальцами, привлекая мое внимание, и показала рукой на угол дома. Там, под окнами, стоял мой «Опель». Я сразу заметил, что обе правые двери изуродованы вмятинами и глубокими продольными царапинами. Кто бы знал, какие нежные чувства испытывает настоящий автомобилист к своему детищу!
– Ну, воскресший утопленник, – пробормотал я. – За машину ты ответишь отдельно!
Злость придала сил и подавила страх. Я уже нес пистолет открыто, держа его на уровне пояса. Деревья остались за нами. Дом, кидая огромную тень, нависал над головой. Лада с каким-то азартом, словно играла в «Зарницу», перебегала от кирпичной пирамиды к штабелю вагонки, от него – к мешкам с цементом. Сумка мешала ей и все время била по спине. Лада слишком старалась, слишком увлеклась игрой. В отличие от нее я шел к дверям открыто. Прыгать зайцем от укрытия к укрытию было бесполезно – все равно с третьего этажа можно было без всяких проблем «достать» хоть из ружья, хоть из пистолета. Отец Агап шел за мной, но все время норовил вылезть вперед, и мне приходилось придерживать его за локоть.
Лада первой добралась до входной двери, встала к ней спиной, нервно глядя по сторонам, как телохранитель политика на митинге. Мы с батюшкой тоже добежали до двери, встали рядом с Ладой и отдышались.
– Полагаю, нам придется потревожить хозяина, – слишком громко сказал отец Агап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136