Камня не было. Физиономии наши вытягивались.
– Черт возьми, – пробормотал Влад, чувствуя, что его звездный час ушел безвозвратно. – Темнеет. Как бы не пришлось отложить поиски до завтра.
– До завтра нам придется отложить уже не поиски, а перестрелку, – мрачным голосом заметил я. – Того и гляди сюда сейчас заявится конкурирующая фирма.
– А почему мы решили, что за пятьсот лет рельеф местности останется неизменным? – сказала Анна. – Камень раскрошился, скала обвалилась, и сокровища унесло рекой.
– Может быть, вон тот камень? – махнул куда-то вверх батюшка.
Влад хмыкнул.
– И вы думаете, что графиня в своем платье, достающем до земли, смогла бы туда подняться?
– А ведь в самом деле, – задумчиво произнесла Лада, разглядывая кромку берега. – Скала разрушается, и кусочки породы наслаиваются на берегу. И камень мог оказаться зарытым по самую макушку.
– Тогда дело безнадежно! – Я все еще не мог избавиться от пессимизма. – Нам жизни не хватит, чтобы перекопать весь этот берег.
– Стоп! – поморщившись, сказал Влад. – Ерунда какая-то получается. Там написано, что от камня падала тень, а время было – «три часа после полудня», значит, час или два часа дня. А вы посмотрите на эти скалы! Здесь солнце можно увидеть только тогда, когда оно в зените. Через полчаса оно уже скроется за скалой, и никаких теней здесь не будет!
Мы снова задрали головы вверх. Слуга графини загадал нам ребус. Пятьсот лет спустя мы решили его разгадать.
– Значит, камень находится не здесь, – подытожил я.
– А где? – спросил батюшка.
– В том месте, куда в три часа дня еще проникают солнечные лучи.
Батюшка тоненько рассмеялся.
– Послушайте, а про какой месяц идет речь?
Влад снова тяжко вздохнул – слишком демонстративно, словно хотел сказать: вы унижаете меня как историка.
– Тридцать первого мая тысяча четыреста семьдесят пятого года, – назидательным голосом изрек Влад, – турки взяли Солдайю штурмом. Графиня не менее трех недель добиралась каретой до этих мест. Значит, дело происходило в июне.
Я бродил по берегу, старательно обходя большие кучи помета, оставленные каким-то крупным зверем, и посматривал наверх, следя за кромкой скал. Она не везде была ровной, и я вскоре нашел место, где верхний срез западной стены имел широкую трещину, напоминающую гигантский след топора. Через эту трещину солнце могло кидать узкий пучок света на дно ущелья еще несколько часов.
Я круто развернулся, посмотрел на противоположный берег и сразу увидел тот самый камень.
Трудно передать, что я испытал. Не в силах сдержаться, я подбежал к рюкзаку, вытащил притороченную к нему лопату и кинулся к камню.
Вблизи он напоминал скорее ухо закопанного в землю великана. Он стоял под углом к реке, так, что каменный мусор, частично задерживаясь в его ковше, по мере переполнения скатывался в реку, и бурные весенние потоки растаскивали его по всему берегу до озера.
Тени не было, но куда она должна была падать в три часа пополудни, догадаться было нетрудно. Я обошел камень, встал со стороны, обращенной к скале, и вонзил лопату в каменную крошку.
Никогда я не трудился с таким удовольствием, как в этот раз. Даже рана, почувствовав торжественность момента, притихла и не давала о себе знать. Я швырял куски крепкой белой глины, смешанной с камнями, как землеройная машина, не прерываясь, не разгибая спины и даже не вытирая со лба пот. Только углубившись по колено в землю, я обратил внимание, что яму окружили четыре пары ног.
– Надорвешься! – сказал мне Влад, опуская мне на плечо руку. – Уступи место кандидату исторических наук.
Я не стал спорить и выбрался из ямы. Влада не устраивал диаметр, и он принялся сначала расширять яму, а потом уже копать вглубь. Конечно, такой крепкий грунт следовало бы разбивать киркой. Наша маленькая лопатка, предназначенная для окучивания роз в палисаднике, была столь же эффективна, как и дробь для бегемота.
Через минут десять Влад уступил место Анне. Ей яма уже доходила до пояса, и для удобства девушка опустилась на корточки, напоминая ребенка, играющего в песочнице лопаткой.
Анну сменила Лада. Влад предусмотрительно подал ей руку, помогая спуститься в яму. Ожидание становилось невыносимым. Мы все топтались на краю ямы, словно хотели по малой нужде. Никто из нас не в силах был оторвать взгляда от дна ямы. Напряжение достигло немыслимых величин!
Я слишком нетерпелив, и подобные ситуации для меня невыносимы. Выдернув из ямы Ладу, которая, как мне казалось, копает слишком вяло, я с удвоенной силой принялся за работу, издавая сдавленный звук при каждом ударе. Комья глины летели, словно ракеты фейерверка. Я должен был, обязательно должен был что-то откопать! Пусть пустой ящик, пусть даже полусгнивший сапог, пусть, черт возьми, истлевший труп кошки, но к чему-то обязательно надо было прийти!
Я настолько накрутил себя, что уже не мог определить точно – показалось мне или же в самом деле звук от ударов лопатой изменился, стал более глухим, какой бывает при наличии пустот. У меня не хватило духу продолжать работу. Не знаю, как бы я расстроился, если бы это оказалось лишь плодом моего воображения.
Выпрямившись под недоуменными взглядами своих спутников, я протянул лопату батюшке.
– Я суеверный, отец Агап. Попробуйте вы, может, у вас получится.
Батюшка, взволнованный вниманием к своей персоне, осторожно сполз в яму, уже достигшую глубины не менее полутора метров, и несколько раз тюкнул лопатой.
Мы все одновременно издали вопль восторга. Штык лопаты вонзился в дерево. Не без усилий выдернув его, батюшка опустился на колени и принялся расчищать глину руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136