Медленно-медленно лицо девушки менялось. Марина не пыталась управлять им, и я отчетливо видел, как на нем проступает издевательская улыбка.
– Вот что, – произнес я, задыхаясь, словно только что прибежал с набережной. – Вот что я хочу тебе сказать…
– Что? – спросила Марина.
– Ты прости меня, вот что. Я был не прав тогда. Я был слишком груб.
– Когда – тогда?
– Когда погибли молодожены… Я ведь не знал, что ты любила Олега.
Марина опустила глаза, высвободила руки и поправила волосы.
– Любила – не то слово, – тихо сказала она. – Я его… я его просто… в гробу хотела видеть! Меня тошнит, когда я вспоминаю его липкие руки и мокрый язык. Он облизывал меня, как тарелку из-под варенья, есть такой способ…
Она внимательно посмотрела на меня, как визажист на своего клиента.
– Один раз встретишь ублюдка, так потом начнешь ненавидеть всех мужчин… Это ничего, что я так вам говорю?
Я молчал. Это было самое умное из того, как можно было бы отреагировать на слова Марины.
– Перепихнулся со мной один раз, а потом стал смотреть на меня, как на унитаз, и трястись от страха, что его курица обо всем догадается. Знаете, это так мерзко – узнать, что отдала себя трусу.
Она повернулась, сделала несколько шагов, остановилась.
– А вы, наверное, очень огорчились, когда посмотрели на мои руки, да? Представляю, как бы вы размазали меня по стене, если бы это я кинула камни. Примите соболезнования! Милицию не обидишь, перед ней пресмыкаться надо! Очень, очень вам сочувствую!
И побежала по лестнице на набережную.
– Ну, что там? – спросил профессор, когда я вернулся во двор.
– Ничего, – ответил я безразличным голосом, поднялся на второй этаж, взял ключи от номера молодоженов и открыл дверь.
Стеклянные крошки блестками осыпали обе кровати и пол. Сила удара была настолько велика, что несколько осколков размером с мелкую монету вонзились в противоположную от окна стену. У двери в душевую валялась бутылка из-под шампанского. Я поднял ее, держа двумя пальцами за пробку, сунул под кран, смывая стеклянную пыль, потом вытащил пробку и вытряхнул клочок газетной бумаги, скрученный трубочкой.
Заголовок статьи был вырезан таким образом, что от него осталось всего два слова: «УХОДИТ ВРЕМЯ».
Глава 24
Никогда бы не подумал, что Марина так сильно привязана к Курахову. Если бы я не узнал причину ее слез, то подумал бы, что с ней случилась большая беда. Она сидела за круглым столиком открытого кафе, освещенная гирляндой разноцветных ламп, и ее заплаканное лицо в ритм тяжелого рока меняло цвета с красного на синий, словно девушка примеряла маски. Профессор с безучастным видом рассматривал маслянистый коньяк на дне стакана и что-то говорил Марине. Когда я понял, что в эти минуты они вряд ли нуждаются в моем обществе, уйти незамеченным было уже невозможно.
– Добрый вечер, господин директор! – первым приветствовал меня Курахов, но сесть рядом не предложил.
Марина не пыталась скрыть слезы. Всхлипывая, она чуть-чуть отпила темного вина, затем еще и еще раз, словно в стакане был горячий чай. Губы девушки не оставляли на стекле следов помады, что выглядело непривычно и даже странно, как если бы не было следов за человеком, идущим по глубокому снегу.
– Может быть, вы сумеете уговорить Валерия Петровича, – слезным голосом произнесла Марина и придвинула мне стул.
– Нет, – сдержанно сказал профессор, продолжая гонять коньяк по дну стакана. – Господин директор не сумеет меня уговорить. И вообще хорошо было бы обойтись без советчиков.
Но было уже поздно. Я воспользовался приглашением Марины, сел за стол и с напускной заботливостью спросил у девушки:
– Что случилось?
– Ничего особенного, – ответил за Марину профессор. – Так сказать, пустяковая семейная проблема. Поверьте, мы сумеем ее решить без вашей помощи.
– Нет-нет! – взяла меня за руку Марина. – Не уходите! Я прошу вас, не уходите, не оставляйте меня…
– Дело в том, – поспешил по-своему изложить суть проблемы Курахов, – что, на мой взгляд, Марише небезопасно оставаться рядом со мной. Я купил ей билет в Москву. Но, как видите, начались капризы.
– Я вам не чужая, – с трудом произнесла Марина. Слезы стремительно накатывали и начинали душить ее. – Я вам не чужая!! – дрожащим голосом повторила она. – У меня больше никого нет… Зачем вы так со мной…
– Ну-ну, хватит! – профессор испугался ее слез и накрыл ладонь Марины своей. – Не надо расстраиваться. Я все знаю, Мариша, слова здесь лишние. Я беспокоюсь о твоем благополучии, только и всего.
– А что вы имели в виду, Валерий Петрович, когда говорили о небезопасности? – спросил я.
Вопрос был лишним и ненужным. С моей стороны это была бесполезная попытка защитить честь своего «пятизвездочного бомжатника», профессор же воспринял этот вопрос как вызов.
– Я имел в виду то, что имел в виду, – сухо уточнил он. – И не пытайтесь убедить меня в том, что проживание у вас ничем не грозит ни мне, ни Марише.
– Вы не правы, – слабым и гнусавым голосом, словно у нее был сильный насморк, произнесла Марина. – Мне никто не угрожает. Я никому не нужна, чтобы мне угрожать. Но оставить вас в такой обстановке – это все равно что предать… Это не по-христиански.
– Хорошо! – Курахов легко шлепнул ладонью по столу. – Ты останешься в Крыму. Я устрою тебя в хорошую ялтинскую гостиницу. В нормальную государственную гостиницу с нормальными порядками.
Марина отрицательно покачала головой и вытерла глаза ладонями.
– Нет, я должна быть рядом с вами.
– Упрямство еще никогда не доводило до добра, – высказал сомнительную банальность Курахов.
– Я останусь с вами, – тверже повторила Марина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136