Курахов промолчал и покосился на меня. Наверное, он ответил бы Марине резко, будь они вдвоем.
Некоторое время мы молчали. Марина, затихая, как короткий и сильный летний дождик, еще время от времени всхлипывала, но ее глаза уже утратили влажный блеск, и в бокале кончилось вино. Она, демонстрируя спокойствие принявшего окончательное решение человека, принялась переплетать рыжую косичку, а Курахов угрюмо уставился на дно своего стакана. Я думал над тем, что лучше сделать – заказать двойную порцию мороженого или же вежливо распрощаться и оставить взрывоопасную парочку.
– Кстати! – не совсем приятным тоном произнес профессор, не меняя позы, отчего я не сразу понял, к кому относится это «кстати». – Я ставлю вас в известность, что также вынужден освободить номер раньше срока.
Я пожал плечами, мол, вольному – воля.
– И скоро вы намерены уехать?
– В самое ближайшее время, – неопределенно ответил Курахов.
– Когда сможете сказать конкретнее, я рассчитаюсь с вами за оставшиеся дни.
– Да, желательно, чтобы вы это сделали.
– Мы уедем в один день, – предупредила меня Марина, но эти слова в большей степени предназначались профессору.
Курахов спорить не стал. Я заметил, что в присутствии посторонних он очень сдержанно проявлял свои чувства к падчерице. Марина же вела себя так, как хотела. Этические тормоза были ей неведомы.
Больше нечего было высиживать за этим столом. Я встал. Марина и профессор терпеливо ждали, когда я уйду. Они слишком явно тяготились моим присутствием, и я не стал прощаться и желать хорошего вечера, повернулся и пошел к своей черноокой гостинице, где впервые с начала курортного сезона не светилось ни одно окно, ни один витраж.
У чугунной калитки я обернулся. Курахов с Мариной, держась, подобно влюбленным малолеткам, за руки, медленно плыли в потоке отдыхающих, и белый костюм профессора на фоне пестрых нарядов смотрелся как дефектное пятно на цветной иллюстрации. Но не они заставили меня вздрогнуть и напрячь зрение.
Сбоку, пробиваясь сквозь толпу, часто мигая дальним светом фар, с закрытой «кирпичом» санаторной аллеи медленно скатывалась белая «Сузуки-Свифт». Люди, попадающие в зону луча, начинали суетиться, пятиться, расступаться, махать руками и ругаться. Какой-то экспансивный подросток двинул по переднему колесу ногой. В свете фар курился сигаретный дым и кружились сизые облака автомобильных выхлопов. Машина толкала перед собой, словно минный трал, белые конусы света. Вырвавшись из людской лавы, «Сузуки» взревела, взвизгнула колесами, шлифуя асфальт, и, сделав крутой и стремительный вираж, остановилась у плетня восточного ресторанчика, где посетители сидели у низких столиков на коврах, скрестив ноги.
Влада я узнал по крупной фигуре и кожаной безрукавке, надетой на голый торс. Сильно хлопнув дверью, он вышел из машины последним вслед за двумя непричесанными девушками в бикини, лохматым худым парнем в потертом джинсовом костюме и Анной, одетой совсем не в стиле компании – в бархатное вечернее платье.
* * *
По-видимому, он хотел изменить голос и для этого поместил трубку в какой-то бак, может быть, даже в унитаз. Голос двоился эхом, фонил, но я все равно без труда узнал капитана.
– Ну что, Вацура, ты уже созрел?
– Не понимаю, о чем вы? Кто со мной говорит?
– Сейчас узнаешь…
Пауза, шорохи, негромкий стук. Не выпуская трубку, я без всякой надежды кинулся к столу, оттуда – к сейфу, пытаясь вспомнить, куда я сунул диктофон. Мой абонент тем временем произвел какие-то манипуляции со своим телефоном, скорее всего обмотал его тряпкой.
– Ну как, въехал? – прозвучал тот же голос, но уже приглушенный, далекий. – Бабки нашел?
– Бабки? – переспросил я, открывая дверку сейфа и вместе с трубкой радиотелефона засовывая голову внутрь. Диктофона, как назло, не было! Кажется, в последний раз его брала с собой на пляж Анна, используя как плейер.
– Да, да, бабки! И не прикидывайся идиотом, не то меня сейчас икота задушит… Слушай меня! Мы тебе решили сделать подарок. Достаточно двадцати пяти. Пять штук можешь оставить себе… Алло! Слышишь меня?
– Это невозможно, – ответил я, на всякий случай заглядывая в книжный шкаф.
Возникла недолгая пауза. Капитан, конспирируясь, снова залез в унитаз.
– Черт с тобой! Гони двадцатник, и можешь жить спокойно.
– У меня нет таких денег.
– Ты хорошо подумал, таранка сушеная? Ты пошевелил мозгами, прежде чем говорить такие слова?
– Секундочку, я переверну кассету в диктофоне!..
В трубке что-то треснуло, и телефон захлебнулся частыми гудками. Я швырнул трубку на диван, проследил, как она ткнулась короткой антенной в декоративную подушку, отскочила, сделала сальто и шлепнулась на ковер.
Я сплюнул, путано выругался, выскочил в приемную и, приоткрыв дверь, ведущую на лестницу, крикнул:
– Рита! Стекольщик приходил?.. Эй, ты жива там, Рита?
Внизу скрипнула дверь. Девушка поднялась на несколько ступеней вверх, запрокинула голову, глядя на меня.
– Я дважды звонила, но он не пришел.
– А постельное белье отвезла в прачечную?
– Нет.
– Почему?
– Не успела.
Я ударил кулаком по перилам.
– Слов нет! – воскликнул я. – Нет слов! Было бы странно, если бы ты успела!
– До четырех часов не было воды и света, – глядя в стену, ответила Рита. – Я едва управилась с обедом.
– Это твои проблемы, – почему-то решил я.
– Нет, это уже ваши проблемы, – ответила Рита. – Я ухожу.
– В каком смысле?
– В прямом… Надеюсь, никакого заявления писать не надо?
Я сошел вниз, коснулся пальцами подбородка Риты, приподнял ее голову так, чтобы скудный свет падал на лицо.
– Ты будешь последней, – произнес я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136