Насколько мне известно, ты несколько раз водил ее на Эльбрус.
– Эльбрус, парень, это не Ушба, и даже не Донгузорун. Третья категория сложности, всего лишь третья!
– …Дряхлый старик, как ты выразился, – не обращая внимания на мои доводы, продолжал Бэл, – имеет завидное здоровье и больше полусотни лет ползает по горам. Разве не так, фатер? – обратился он к немцу и похлопал его по плечу.
Я молчал. Мне нечего было говорить, настолько дикую, несуразную идею выдвигал Бэл.
– Ну что? – подвел итог Бэл. – Будем считать, что мы заключили взаимовыгодный договор. Сейчас всем бай-бай, а завтра рано утром выходим в путь.
Я даже головой дернул от злости.
– Он что – пойдет в этих ботиночках? – кивнул я на Глушкова.
– Нет, ты обуешь и оденешь его по всем правилам высотного альпинизма, – ответил Бэл. – Не станешь же ты утверждать, что у тебя на складе нет снаряжения?
– Спокойной ночи! – буркнул я, встал и направился к двери, но Тенгиз преградил мне дорогу.
– Прости, приятель, но ночевать сегодня тебе придется здесь! – Он кивнул на кровать, где сидели дед с внучкой, и, кривляясь, проговорил краем рта: – Может быть, тебе хочется впиндюрить немочку? Давай, дружбан, я не против!
– Клоун, – ответил я, рухнул на ближайшую к двери кровать, накрылся одеялом с головой и, как ни странно, моментально уснул.

Глава 12

Мне снился мой вечный сон, который всегда сопутствовал нервным перегрузкам. Я ползу по ледовой стене, вбивая клюв айсбайля в голубое тело льда, и вдруг срываюсь и лечу вниз. Дыхание, сердце и мысли замирают в ожидании удара. В ушах нарастает свист ветра. В животе – пустота. Секунда, другая, третья, и нет уже сил терпеть этот полет в бездну, и хочется закричать, как, наконец, я утопаю в глубоком и мягком, как пуховая перина, сугробе.
И просыпаюсь.
Перед глазами – полусферическая рифленая стена, покрытая бороздами и оттого похожая на пашню. На ней – изломанная тень моего плеча и головы. За моей спиной – слабый свет.
Я привстал и повернулся к окну. Мэд спала, из-под ее одеяла выбивалась прядь светлых волос и выглядывала розовая коленка. У противоположной стены бодрствовал Гельмут. Он сидел в кровати, сбоку от него горело бра. Лица немца я не видел – оно было закрыто картой Приэльбрусья.
Глушков лежал на кровати животом вниз, широко раскинув руки в стороны, словно опасаясь, что во сне его могут скинуть на пол.
Дверь в соседний отсек была закрыта, но тем не менее из-за нее отчетливо доносился храп. Я несколько раз щелкнул пальцами, привлекая внимание Гельмута, но он не сразу опустил карту и посмотрел на меня.
– Как вы думаешь, Стас, – шепотом спросил Гельмут. – Это реально?
– О чем вы? – не понял я.
– Вы говоришь, там есть горы, которые имеют пять тысяч высоты, – продолжал Гельмут, водя пальцем по карте. – Но я вижу четыре четыре, четыре ноль, четыре три…
– Скажите мне честно, Гельмут, – произнес я, отдергивая шторку и легко надавливая на стекло. – Вы хорошо представляете, что такое Накра-Тау, Шхельда или Уллукара?
– Я понимаю вопрос, – кивнул Гельмут, снимая и кладя на столик очки. – На Шхельда ходил мой товарищ в восемьдесят шестом году. Это есть отвесная скала.
– Хорошо, что вам это известно.
– Но! – поднял палец вверх Гельмут. – Но можно идти по седловинам, по склонам, на пики не подниматься.
– Илоне по силам такой путь?
– Думаю, да.
Наш разговор с Гельмутом прервался, но возвращаться к нему мне не хотелось. Старик вел себя с террористами достойно, но его достоинства хватило только на то, чтобы отказаться пить с бандитами. Главное, но тем не менее бредовое условие, которое они выдвинули, он принял безоговорочно и, кажется, всерьез намеревался идти траверсом по хребту. Его интеллигентная готовность безоглядно следовать за дураками меня выводила из себя.
Подпухший от выпитой накануне водки, Тенгиз наблюдал за нашими сборами. Ему хотелось быть агрессивным, но он не мог найти, к чему придраться. Глушков, сидя на кровати, пытался натянуть на ногу промокший сапожок. При этом он кряхтел, краснел, бил ногой о пол и выглядел совершенно несчастным.
– Какой размер? – спросил его Тенгиз.
– Ноги или ботинка? – уточнил Глушков.
– Не все ли равно, обаный бабай? – вспылил Тенгиз. Ему показалось, что Глушков над ним издевается.
– Я тоже думал, что все равно… А выходит, что ботинок на размер меньше.
Тенгиз таращил на Глушкова глаза и приоткрывал рот. В этот момент я был солидарен с Тенгизом: неприметный герой раздражал меня в неменьшей степени. Предупреждая шквал ругательств, я поторопился уточнить:
– Я буду подбирать тебе обувь. Какой размер нужен?
– Сорок третий, – ответил Глушков, продолжая громыхать ногой о пол. – Или сорок четвертый.
– Я много чурок на свете повидал! – в бессилии разводя руками, сказал Тенгиз. – Но такого…
– Сорок четвертый, – поспешил исправиться Глушков.
– Идем! – кивнул мне Тенгиз и, все еще сокрушенно покачивая головой, вышел во второй отсек.
Следом за ним я вышел из бочки. Изумрудное небо сияло звездной пылью. Эльбрус, напоминая дремлющего исполинского верблюда, возвышался над снежной пустыней. До него, казалось, можно дотянуться рукой, погладить его голубые горбы. Мы шли по тропе к крайней бочке. Снег попискивал под нашими ботинками. Морозный воздух имел привкус родниковой воды.
– Они уже там? – спросил Тенгиз, кивая в сторону Приюта.
Я понял, что он имеет в виду сборную команду альпинистов из Азербайджана, и пожал плечами.
– Заявку подавали на пятое число.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84