– «Радио России» слушал, – перечислял Гельмут, поочередно загибая пальцы. – «Новости Ставрополья» слушал. «Минеральные Воды» слушал. Никто не говорит про нас. Может быть, никто не знает, что случилось?
Я передал ему снежный кирпич. Гельмут поднял его над головой и протянул Глушкову. Тот вместе с Тенгизом пристроил его на снежном бастионе, который мы возводили для защиты от ветра.
– Этого не может быть, – ответил я, расширяя свод, чтобы посреди пещеры можно было выпрямиться в полный рост. – Телевидение наверняка в каждом выпуске рассказывает про нас.
– Дайте-ка мне посмотреть на ваш приемник! – попросил Тенгиз и протянул ладонь.
Ничего не подозревая, Гельмут отдал ему радио. Тенгиз взвесил прибор, покрутил какой-то тумблер и, неожиданно замахнувшись, кинул его в пропасть.
– Так будет лучше, – сказал он. – И вам спокойнее, и нам.
– Зря ты так, – сказал я Тенгизу. – Достаточно было вынуть батареи. Он той штукой ловил Берлин – последнее утешение.
– Купит новый. И вообще, я не вижу ничего странного в том, что о нас не говорят по радио, – пожал плечами Тенгиз. – Не говорят, значит, не о чем говорить. Упустили они нас, вот и стыдно об этом всенародно объявить. Пусть Глушкинсона это настораживает.
– С чего бы мне… – пробормотал Глушков и попытался изобразить что-то вроде улыбки.
– Как это – с чего? Ты что ж это, меня уже за своего друга принимаешь, а? Ты ж заложник! Кандидат в покойники! Пушечное мясо! Въезжаешь, Глухер фон Дебильсон?
– Сейчас мы все в одной связке, – негромко ответил Глушков, вытирая нос рукавом. – Ситуация уравнивает…
– Нет, все-таки нравится мне этот лопоухий! – широко улыбнулся Тенгиз и похлопал Глушкова по плечу. – Молоток! Философ! Ты кем работал при жизни?
– Курьером.
– Курьером! – Тенгиз поморщился. – Теперь все ясно. Теперь мне понятно, почему тебе так хочется уравняться с нами.
– Вы меня не совсем поняли, – разговорился Глушков. – Я не хочу уравняться с вами. Это без моего желания, непроизвольно делает ситуация. Я же только испытываю себя, определяю, где предел возможностей.
– Ты слышал? – заглянул ко мне в пещеру Тенгиз. – Вот народ пошел! Хапает без зазрения совести, где только может. На халяву волю тренирует, храбрость развивает и ни разу, засранец, не поблагодарил.
– Принимай кирпич! – сказал я и ткнул Тенгизу в лицо снежным обломком.
– Повежливее! – напомнил о своем положении Тенгиз. – Раскомандовался!
Когда пещера была готова и я стал заносить в нее вещи, ко мне присоединилась Мэд. Мы вместе разложили и разровняли палатку на полу, а поверх нее расстелили кариматы.
– Тебе нравится этот отель? – спросил я.
Девушка рассеянно кивнула. Она была чем-то озабочена и думала о своем. Я тронул ее за подбородок и вопросительно посмотрел ей в глаза. Мэд вздернула брови и кивнула на вход.
В пещеру зашел Глушков, поставил в углу канистру с бензином и примус и снова вышел. Я заметил, что он успел замусолить мой пуховик, который я ему по доброте душевной дал поносить. Наверное, когда ел, то ронял куски каши и тушенки на грудь. Правильно сказал Тенгиз – засранец.
Мэд привстала, выглянула из проема и снова подсела ко мне, прижимая палец к губам.
– У меня все не выходит из головы тот альпинист, – шепотом произнесла она.
– У меня тоже, – признался я.
– Я не могла тебе раньше сказать, рядом все время кто-то был. Там, на ледовой стене, когда ты поднимался, я случайно заметила…
– Эй, переводчик! – раздался голос Тенгиза. – Ты чем там занимаешься?
Мэд отпрянула от меня и стала распаковывать рюкзак. В проеме показалась голова нашего излишне остроумного недоброжелателя.
– Не помешал? – спросил он, пошловато ухмыляясь. – Миль пардон! Но я вынужден прервать ваше воркование. Скажи своей фрау, чтобы начинала готовить ужин. Бэл вернулся, он голоден и зол.
Мэд догадалась, о чем речь, и послушно занялась примусом. Меня разбирало любопытство. Я тронул девушку за локоть. Она коснулась губами моего уха.
– Этот обыскивал труп…
Я с изумлением взглянул на Мэд и одними губами произнес:
– Тенгиз?
Она отрицательно покачала головой.
– Глушков? – с еще большим изумлением спросил я.
Она кивнула:
– Когда ты шел по стене, а мы все следили за тобой. Я случайно заметила…
– Вот как? – в полный голос произнес я. – Но зачем из этого делать тайну?
Я встал. Мэд схватила меня за руку, пытаясь остановить, но я вывернулся и вышел из пещеры.
– Тенгиз! – позвал я.
– Аиньки? – отозвался он из-за снежного бастиона. Над верхним срезом стены показалась лысая голова. Стекла очков были припорошены снегом, и Тенгиз, делая пальцами круговые движения, протирал их.
– Труп, который мы нашли на леднике, обыскивал Глушков.
– Глушидзе?! – Тенгиз как всегда переврал на свой манер фамилию, но снисходительной иронии в голосе уже не было. – Кто бы подумал! Вот тихоня шизданутый! Откуда ты знаешь?.. Сейчас я устрою ему закалку характера!
Тенгиз уже хотел было позвать Глушкова, но я вовремя остановил его:
– Не надо. Давай лучше незаметно обыщем его рюкзак.
– Валяй! – дал санкцию Тенгиз, и я быстро нырнул в пещеру, выволок оттуда рюкзак Глушкова и, подняв его за днище, вытряхнул все содержимое на снег.
Шерстяные носки, чистая рубашка в пакете, санаторно-курортная книжка с путевкой в санаторий «Кисловодск» на имя Глушкова Геннадия Игоревича (дата заезда – 4 марта, тот же день, когда был захвачен автобус), спортивные брюки, книга (рассказы Пришвина), зубная щетка в футляре и кусок нераспечатанного цветочного мыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84