Стемнело.
Наконец дверь подъезда открывается, и… выходят две девушки, обе — одинакового роста и в одинаковых куртках. Наверное, думаю, подружка решила проводить мою девушку до метро. Идут они впереди, пошатываются, хихикают, а я за ними кустами пробираюсь, жду, когда моя одна останется.
И вдруг они начинают прощаться, целуются и расходятся в разные стороны: одна — к троллейбусу, другая — к метро.
Я аж обалдел: за какой же идти? Пошел за той, что к метро. Крадусь кустами, нечаянно шум создаю. Девушка почувствовала, видно, что кто-то крадется, но шаг, представляешь, не убыстрила, а… замедлила. Не, думаю, не моя: моя — пугливая. Я тогда развернулся и бегом за той, что к троллейбусу пошла. Увидел ее, иду быстрым шагом, пыхчу. А та тоже шаг замедляет. Что за чертовщина! Какая же из них — моя? И вдруг… Ой, Светочка, вспомнить страшно!… Вдруг они обе с двух сторон с криками «Ура!» набрасываются на меня и начинают… раздевать. Уж не знаю, как я и отбился. Домой без пуговиц приехал и с фингалом под глазом.
— Это когда ты в ноябре в очках от солнца ходил?
— Да, тогда… А наутро мне моя позвонила и с гордостью сообщила, что они с подругой чуть не поймали серийного сексуального маньяка. И что в итоге они поссорились на предмет — кто из них активнее действовал в ситуации задержания? А потом добавила, что приметы маньяка сообщила в милицию, и те теперь ищут парня в кожаной куртке и с фингалом под глазом (это «моя», оказывается, мне залепила). Представляешь, чего я натерпелся?
— Да, Леша… Надеюсь, я в такой ситуации никогда не окажусь и драться из-за мужика с подругой не буду. Ты же знаешь про меня: «Она соперниц не имела…» — затянула я «Нищую». — Что же касается Обнорского, то он не в моем вкусе. Я не люблю таких арабистых мужиков.
— Вот и хорошо, вот и славненько, — обрадовался Скрипка. — Ты же понимаешь, я обязан следить за морально-психологическим климатом в коллективе. Может быть, инструкцию по этому поводу специальную написать, как думаешь? Вроде того, как должны вести себя два представителя одного пола, если они попали в заинтересованное поле зрения объекта пола противоположного…
— Лешка, ну ты не меняешься!… Как я рада тебя видеть. И вообще — всех.
— А вот ты, Света, изменилась. Не пойму — в чем, но — другая. Я тебя даже сначала в коридоре не заметил.
Еще бы мчался, как бизон по прерии.
А Скрипка продолжал:
— Но тогда я не понимаю, что все-таки имел в виду Обнорский, говоря, что тебя надо беречь, как цветок… О, а может, он намекает, что тебя в отпуск надо внеплановый отправить на недельку?
А то ты какая-то бледненькая, ну прямо как голодная графиня. Точно — в отпуск! С понедельника. Я пойду отдам распоряжение в бухгалтерии.
И Скрипка поскакал по Агентству.
А ко мне вплыла Агеева:
— Боже, как тебе идет этот бледный, болезненный вид! В этом есть некая утонченность. Ну, согласись сама, Светочка, что румянец — это пошло и банально…
Все в «Пуле» знают, что Агеева — язва. Но не до такой же степени!
Ну, Марина Борисовна, погоди!
Я встала с дивана, подошла к ней вплотную и стала пристально разглядывать ее лицо. Агеева поежилась, но попыталась улыбнуться. А я продолжала молча ползать взглядом по ее бровям, носу, челке. Так в лагере пионервожатые выискивали у нас вшей.
— Ну, что? — Агеева почти в панике села на диван.
— Ну все! Плюс две морщинки.
И всего за один месяц моего отсутствия.
Марина всплеснула руками:
— Не может быть!
— Может! Это вы себя каждый день в зеркале видите, разницы не замечаете, а я месяц отсутствовала — и вот результат.
— Светка, это же катастрофа!… То-то я вчера в метро стою возле мальчика, прямо в упор, можно сказать, его рассматриваю, а он — ноль эмоций.
— Я же вам гель для уставшей кожи на Восьмое марта дарила. Что — кончился?
— Что ты, мажусь и утром, и вечером.
— Значит, уже не помогает…
— Но что же делать? — Агеева нервно закурила.
— Что-что! Золотые нити вставлять, не знаете, что ли?…
В кабинет вошли Соболин с Князем, и началось театральное представление типа «соскучились». Они закатывали глаза, хватались за сердце, картинно падали в обмороки. Мы с Агеевой похихикали, но интересную тему не оставили, и еще какое-то время с нашего дивана неслось: внутренние рубцы… все под наркозом… уехать к тетке в деревню… мужики падают и в штабеля складываются…
Мило почирикав, мы в очередной раз составили негласный пакт о временном ненападении, и Агеева ушла в свой кабинет.

***
— Рад, очень рад. — Соболин, дождавшись ухода Марины, встал из-за стола. — И выглядишь хорошо. Только бледненькая. В смысле — подзагореть тебе надо.
— Да вот Скрипка надумал меня на неделю в отпуск отправить.
— Скрипка? Он что — уже вместо Обнорского стал директором Агентства?
— Нет, просто он решил, что если экзотический цветок стал походить на голодную графиню, то этому цветку надо создать тепличные условия.
— Он так и сказал — «голодная графиня»? — фыркнул Соболин. — Надо же, какие образы, твою мать…
— А ты, как начальник отдела, против? Отпуск отменяется?
— Да нет, сходи, конечно, отдохни недельку. У нас что сегодня? Среда? Вот и иди с понедельника.
— Да я бы уже и с завтрашнего дня.
Чего— то у меня от вас с непривычки даже голова разболелась.
— Тут, понимаешь, Светик, — Соболин как-то вдруг помрачнел, — такое дело. Дважды уже один опер приходил, уверяет, что в его районе менты «крышуют» наркодилеров. То есть, умышленно не сдают некоторые адреса продавцов наркоты. То ли взятки с них берут, то ли еще что… В общем, ходит, а ничего конкретно не сливает. Мы уж его и так крутили, и этак — молчит. Набычится весь, твердит только:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10