Но значения не придали. Нормально, да? Грохот от выстрела из двустволки на весь дом, а «значения не придали»… Следов никаких, видимых мотивов — тоже.В общем, «глухарь» классический… А ты почему спросил?— Убийство сотрудника ФСБ не рядовое явление, — уклончиво ответил я. — Он в архиве работал?— Да, в архиве.— Скажи, Алексей Иваныч, а смерть Олега Гребешкова не могла быть связана со службой? Рассматривали вы эту версию?— Разумеется. В нашем деле версию о связи убийства с профессиональной деятельностью рассматривают обязательно.— И?— У нас нет никаких оснований связать смерть Олега со служебными делами.Тем более, как ты сам понимаешь, архив — это архив. Если бы он был опером или следаком… Тогда, разумеется, можно было бы предположить мотив мести. Хотя и это предположение почти из области фантастики. А архивист? Ну ты же сам понимаешь…— А что он был за человек?— Нормальный мужик. Историк по образованию. К нам пришел после универа. В девяностом году. Ты сам прикинь — девяностый год! Нас же тогда травили по-черному: палачи! Душители!Бериевские недобитки… А человек пришел к нам. На оклад копеечный и перспективы туманные.— А что же привело его к вам? Я бы понял, если бы он пришел на оперативную работу, за, так сказать, «романтикой чекистских будней»… Но в архив!— Олег — историк. Очень увлеченный был человек… Рассчитывал в нашем архиве найти материалы по Троцкому.— Нашел?— Не — знаю. Но крайне маловероятно.— А в вашем архиве, кстати, есть документы Троцкого — письма, дневники?— Ты что — смеешься? Такие вещи в Москве.— Точно?— Точнее некуда, Андрей Викторович.К нам не раз поступали запросы от музеев, из научных организаций… Дали бы с радостью, но ни одной бумажки с подписью Льва Давидовича у нас нет.— Странно, — сказал я. — Может быть, уничтожены?— Нет, Андрей, у нас ничего не уничтожается… На наших папках стоит гриф «Хранить вечно»… В Москве, в августе девяносто первого, жгли агентурные дела.Но это другая песня. Это было, когда толпа на штурм главного здания КГБ СССР пошла.— Да, я в курсе…— Ну а теперь колись, инвестигейтор: хочешь заняться убийством Гребешкова?— Да, — ответил я, — хочу… попробовать.Острецов посмотрел с прищуром:— Я, — сказал он, — тебя, Андрей Викторович, уважаю. И, разумеется, приветствую твое желание, но…— Что «но»?— Видишь ли, Андрей… Мы ведь провели собственное расследование. Нам, как ты понимаешь, небезразлично, когда убивают наших сотрудников. Поверь, что сделано все возможное. ГЛУХАРЬ!…От Острецова я ушел в полном недоумении. Дело Гребешкова заинтриговало меня окончательно. Убийство сотрудника ФСБ — факт из ряда вон и, разумеется, «чекисты» рыли землю. А работать они умеют. Сколько бы комитет ни крыли, а профессионализм не отнимешь… и если чекисты не смогли поднять дело… то что же это значит?
***
— Глухарь это значит, — сказал Зудинцев.— А может, и нет, — сказал Родион.— Что ты имеешь в виду?— Я так думаю: нашли они убийцу. Но решили: суд наш гуманный даст ему лет восемь-десять… А они сами приговор вынесли. И привели в исполнение.— Э-э, брат Родя, — сказал Зудинцев, — куда тебя понесло… Это уже из романов господина Бушкова: тайные ликвидации и прочее… Бред!— А я думаю, — ответил Родя, — что так все и было. И ежели мы хорошо изучим круг знакомых Гребешкова, то наверняка найдется человек, который после убийства этого архивиста «покончил жизнь самоубийством» или погиб в результате «несчастного случая». Или просто исчез. Нашли комитетчики мокрушника. Нашли — и грохнули!— Глупости, — сказал Зудинцев.А я не сказал ничего.
***
На следующий день я собрался поехать в университет. Убийство Олега Гребешкова меня зацепило. Если бы его забили пьяные гопники или если бы его квартира была ограблена — все было бы понятно… Но из его квартиры, как выяснил Зудинцев в Калининском РУВД, ничего не пропало. Ничего! Там, правда, и не было ничего ценного, но в домашней библиотеке убитого находилось несколько редких книг да еще видеокамера… Камеру-то грабитель мог бы прихватить. Но не сделал этого.Из материалов дела следовало, что Олег Гребешков был человек неконфликтный, непьющий, врагов не имел. После развода с женой в девяносто первом году жил один… Те, кто знал Гребешкова, говорили: книжный червь. Питался одной архивной пылью.Так кто же, черт побери, вогнал две порции дроби в тихого сотрудника ФСБ?…? Бывшая женушка? Любовница? Троцкист?? Муж любовницы?Ерунда, все эти версии следственная служба ФСБ отработала. Если бы хоть что-то там было, они бы это раскрутили.Но они перелопатили все ближнее и дальнее окружение Гребешкова и ничего не нашли. НИ-ЧЕ-ГО.Впрочем, в ФСБ, скорее всего, не знают о существовании Троцкиста… Я понятия не имею, связан ли как-нибудь Троцкист с Гребешковым, но что-то мне тут не нравится. Пожалуй, я зря скрыл от Острецова историю со звонками Троцкиста.Сегодня же позвоню и поставлю Алексея Ивановича в известность.Я почти доехал до университета, когда запищал телефон.— Алло, — сказал я в трубу и сразу услышал возбужденный голос Каширина:— Шеф! Шеф, я был прав.— Что такое, Родион?— Я говорил, что среди знакомых Гребешкова обязательно найдется самоубийца?— Ну говорил… Что дальше?— Прошлым летом покончил с собой хороший знакомый Гребешкова.— Это точно? — спросил я.— Точнее некуда, Шеф. Вот тебе и ФСБ! Вот тебе и романы Бушкова.— Это еще ничего не значит, Родя, — возразил я.— Ага! Конечно. Комарницкий был преуспевающий бизнесмен, жил двумя этажами выше Гребешкова, а в июле прошлого года застрелился из охотничьего ружья…Это ничего не значит, Шеф?— … твою мать! — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11