Ленин, коммунизм, Москва…Вся страна знала, что в Афгане мы воюем, что «черные тюльпаны» везут и везут груз «двести», что в госпиталях лежат тысячи безруких, безногих, слепых… Но каждый вечер в 21.00 программа «Время» выдавала зрителю очередную порцию лжи.«Ми-8», подняв желтую волну пыли, сел.— Приехали, — сказал военврач. — Через два часа прошу ко мне на чашку чая… отметим прибытие. Если, конечно, вас Фаридов обратно не отправит.Полковник Фаридов действительно едва не отправил тележурналистов обратно в Кабул. Полковник, высушенный пустыней до хруста, стоял у вертолета и смотрел, как бойцы разгружают борт. Офицерам он пожал руку, с доктором обнялся, а на Мукусеева с Ножкиным даже не посмотрел… Вообще-то это было обидно — в восемьдесят шестом ТВ еще вызывало интерес.Виктор Ножкин подошел и представился. Полковник повернулся к нему, несколько секунд молча смотрел черными глазами, потом спросил:— Ну и на хрен вы сюда прилетели, товарищи журналисты? — Виктор опешил, а Фаридов бросил:— Снимать вам тут нечего. Завтра утром в Кабул. — И отвернулся. Мукусеев и Ножкин отлично знали, что попали не в обычную мотострелковую часть, а в отдельный отряд специального назначения, сформированный на базе 16-й «чучковской» бригады ГРУ. Бригада, с центром в Лошкаргахе, имела зону ответственности более тысячи километров по фронту и двести пятьдесят километров в глубину. А отряд Фаридова стоял на самом острие… Именно поэтому они и стремились попасть, к Фаридову.Солнце село, темно стало — хоть глаз выколи. На небе высыпали звезды. Их было невероятно много… Журналистов устроили в палатке, где стояло шесть коек, но обитатель был только один — угрюмый мужик лет тридцати. У него было странное — полуевропейское, полуазиатское лицо. Он лежал на койке, читал книгу на английском и курил. Виктор посмотрел на название, перевел: «Дон Миллер. Выживание по методам САС».Доктор на правах хозяина представил журналистов. Мужик сел на койке, опустил босые ноги на пол и положил книжку.— А это, — сказал доктор, — капитан Фролов. Можно — Олег.Олег Фролов встал, сунул журналистам руку, буркнул:— Олег, — и снова лег. Доктор немножко помялся, потом сказал:— Слушай, Джинн, мне ребята уже сказали…— Не надо, — произнес Фролов, не отрывая взгляда от книги. — Не надо, док… не говори ничего.— Н-ну извини.Доктор еще помялся, сказал:— В общем, через два часа жду. Джинн знает, где мой вигвам. — Он сказал и ушел. Капитан Фролов продолжал лежать на койке, читать свое «выживание». Он много курил, на вопросы практически не отвечал. Вскоре Мукусеев заметал, что и книгу-то он не читает, а просто держит в руках.В двадцать один тридцать Фролов рывком сел на койке, сунул ноги в разношенные кроссовки и накинул на плечи натовскую куртку цвета хаки:— Пошли, — сказал он, — док ждет.Солнце село и темно стало — хоть глаз коли. Все небо было в звездах. Фролов шел очень быстро и неслышно. Оба московских журналиста едва поспевали за ним.В «вигваме» доктора ярко горели две электрические лампы. Они питались от огромного танкового аккумулятора. За столами сидели полтора десятка мужиков в полевой форме. На столах стояла разномастная посуда, консервы, хлеб и апельсиновый сок «Греко» в идиотских жестяных баночках граммов сто пятьдесят… Когда вошел Фролов, а за ним Мукусеев и Ножкин, все замолчали.Снова состоялась процедура представления. Скорее, дежурная, потому что все в отряде и так уже узнали, что прилетели два тележурналиста, но Батя велел отправить их обратно.— Ну-с, прошу садиться, — бодро произнес доктор. Офицеры потеснились. Фролов, Мукусеев и Ножкин сели к столу.— А теперь, — сказал доктор и внимательно всех осмотрел. — А теперь, господа офицеры, сурпрыз…Жестом фокусника он извлек из чемоданчика бутылку «столичной». Все загудели… потом док извлек вторую, потом третью. Появление каждой бутылки сопровождалось гулом. Только один Фролов молчал.— На что особо прошу обратить внимание… — сказал доктор и взял в руки одну бутылку. — На что я прошу обратить внимание, господа офицеры?— А на что, док? — спросил кто-то.— Холодная, — торжественно произнес док. — Водка-то холодная!Все стали трогать бутылки, цокать, качать головой и спрашивать: а как тебе это удалось, Гена? А Гена отвечал: секрет фирмы. Запатентую — разбогатею.Мукусеев и Ножкин вместе со всеми улыбались. Они пробыли в Афгане почти месяц и отлично понимали, что глоток холодной «столичной» в Москве и этот же глоток в афганской пустыне не одно и то же.— А теперь, — торжественно сказал док, — главное. — Все замолчали, все замерли в ожидании. А доктор запустил руку в свой чемодан и извлек из него… стеклянную банку с маринованными грибами. По палатке прокатился вздох.Рыжики! Маринованные рыжики на юго-востоке Афгана… это почти фантастика. Этого вообще не может быть. Но стеклянная литровая банка с желтой жестяной крышкой стояла посреди стола и сверкала в ярком свете двух лампочек. На нее смотрели как на чудо… Маринованные рыжики!— Может, на Новый год оставим? — неуверенно спросил кто-то.— До Нового года еще дожить надо, — глухо сказал капитан Фролов… и стало очень тихо. Выстрелила и погасла одна из лампочек. Фролов взял бутылку, сорвал золотистую крышечку. — Давайте… помянем Сашку.Он налил себе водки в алюминиевый колпачок от фляги, выпил, встал и вышел из палатки.— Джинн, — окликнул его доктор, но Фролов уже исчез, и только брезентовый полог качнулся…«Столичная» кончилась враз — что такое три бутылки на двадцать мужиков? «Столичная» кончилась, но появился спирт. Пили аккуратно, сдержанно, но все равно захмелели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14