И перед глазами Элизы снова возникла снисходительна улыбка кузена Майлса, от которой ей стало как-то неловко.
– Счастливого пути, моя дорогая! – крикнул ей отец, а миссис Гринэвэй помахала ей платочком, стоя у окна в теплой гостиной.
Элиза послала отцу воздушный поцелуй. Джон Кочман взмахнул кнутом в то время, как грум убрал лесенку и запрыгнул на сиденье рядом с ним. Мистер Кипп, курьер, ускакал часом раньше верхом. Они должны были встретиться с ним, проехав миль двадцать на север, примерно в полдень, в одной из дорожных гостиниц.
Карета Элизы Чалмерс была превосходная, и лошади очень быстрые, но все равно от морозного воздуха изо рта поднимался парок и путешествие не сулило двум женщинам ничего хорошего. За все утро Элиза едва сказала два слова своей служанке, потому что она никогда не разговаривала со слугами, а только отдавала приказания.
Она была рада, когда карета наконец въехала во двор гостиницы. Мистер Кипп помог Элизе выйти и заверил, что все в порядке. Она бросила Марте через плечо, чтобы та была поаккуратнее с вещами, и вошла в гостиницу.
Действительно, комната была великолепная, и Элиза смогла здесь отдохнуть. Отличный обед и пылающий камин разогрели ее окончательно.
Потом снова было утомительное долгое путешествие и еще одна остановка чуть севернее Дэвентри. И снова мистер Кипп великолепно справился со своей работой. И спальня, и гостиная были выше всяких похвал. Марта принесла ей сверток с ее простынями и одеялами. Элиза увидела, что служанка принесла свежие простыни и для себя. Сначала она удивилась, а потом подумала, что в дорожной гостинице это, пожалуй, не лишнее, потому что от предыдущих жильцов в кроватях могли остаться насекомые.
Элиза пыталась читать в постели, но свет был очень слабый. В конце концов она задула свечу и укуталась плотнее в одеяло.
От огня в камине по стенам и потолку метались таинственные тени, прямо под собой она слышала голоса постояльцев, доносившиеся из нижней комнаты. Уставшая за день, Элиза уже закрыла глаза, когда за стеной чихнула Марта. Если служанка простудилась, то путешествие станет совершенно невыносимым, подумала Элиза, натягивая одеяло на плечи.
3
На следующий день у коня мистера Киппа отскочила подкова, и Элиза обнаружила, какую бесценную службу выполнял курьер. Гостиница, в которой ей пришлось остановиться, была чуть больше таверны. В среду они сильно отклонились от намеченного маршрута, потому что мост через реку рухнул под тяжестью покрывшего его льда. В четверг выпал такой снег, что они едва ли проехали больше десятка миль за весь день. Элиза начинала думать, что, пожалуй, напрасно она беспокоилась из-за этого визита, потому что если они будут передвигаться такими темпами, то вряд ли вообще когда-либо доберутся до цели своего путешествия. И как будто для того, чтобы показать ей, что она не права, следующие дни выдались яркие и солнечные, и хотя снег лежал толстым слоем на дороге, они ехали очень быстро, упряжка лихо мчалась вперед. Они миновали Ноттингем и остановились на ночлег. И с каждым днем, чем дальше они забирались на север, тем крепче становился мороз.
К этому времени Элиза умирала от скуки. В карете было невозможно читать, потому что дорога оказалась именно такая, как Элиза и ожидала. Сколько раз она начинала читать, столько же раз у нее начиналась мигрень. О вышивании нечего было и думать. Глядя на свою служанку, съежившуюся в углу, она сожалела, что не взяла с собой в это путешествие одну из своих подруг. Тогда хоть можно было бы поболтать, вместе восхититься красотами пейзажа, обсудить пьесу, которую они видели, или книгу, которую читали. Может быть, они даже сыграли бы в шахматы. У Элизы были дорожные шахматы, но она не взяла их с собой в этот раз. И, конечно, ей было не о чем говорить с Мартой Мэннерс. Элиза посмотрела на девушку и заметила, что у нее кончик носа розовый-розовый, совсем как у мышки. Она отвернулась.
А местность вокруг действительно была живописная, вынуждена была признаться себе Элиза. Каждые несколько миль встречалась маленькая деревушка, или просто несколько домов, стоявших вокруг перекрестка. Иногда среди них возвышалась церковь, виднелись мельница, несколько крошечных магазинчиков и таверн. Между этими форпостами цивилизации лежали необозримые поля и дремучие леса, огромные погруженные в белое снежное безмолвие.
Вечером они остановились в Барнли. Было совершенно невозможно путешествовать, когда на землю опускались ранние зимние сумерки. И, конечно, к этому времени все уже замерзали до костей и мечтали только об отдыхе.
Элиза вышла из кареты, споткнулась и чуть не упала. Грум поддержал ее, и она подумала о нем и о Джоне Кочмане, которые сидели целый день на облучке, открытые всем ветрам и морозам.
– Как вас зовут? – спросила она, смутившись от того, что не знает его имени.
– Меня-то? – удивился грум. – Так ведь Джеб, мэм. Джэб Гэйни.
– Скажите, а вам тепло ехать? Вам и кучеру там, на сиденье, тепло? – спросила она, кутаясь в высокий воротник.
Сильный ледяной ветер пронизывал насквозь любую одежду, какая бы толстая она ни была.
Грум старался не смотреть на Марту Мэннерс, которая вся дрожала от холода, но терпеливо стояла в сторонке, сжимая озябшими руками тяжелый кофр. Чувствуя себя таким же замерзшим и несчастным, как и она, грум ответил, однако:
– Да все в порядке, мэм!
Он желал сейчас только одного, чтобы она забыла про него так же, как всегда. Ему надо было отвести лошадей в конюшню, растереть их, покормить и напоить, прежде чем позаботится о себе.
Заметив его нетерпение, Элиза кивнула и вошла в гостиницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59