Рассказывая о свиданиях с Элис, я всякий раз по два абзаца кряду донимаю читателя многословными восторгами насчет ее красоты. Ограничусь тем, что у пса, не видевшего ее с самых похорон, при одном взгляде на нее подогнулись лапы и помутился взор.
– Привет! – сказала Элис. На ней было платье цвета слоновой кости, на которое она умудрилась не посадить ни единого пятнышка. Если б я надел что-нибудь подобное, то уже через десять минут можно было бы подумать, будто я наводил порядок в хлеву.
– Привет, Рекс! – воскликнула она, потрепала Рекса по голове, и он, как подкошенный, рухнул прямо ей в ноги. «Странно, – подумал я, – какая-то она слишком восторженная. Или возбужденная?»
Затем страстно поцеловала меня, и я с облегчением почувствовал, что от нее пахнет спиртным.
– Прости за опоздание, ходила в бар с сослуживцами. У меня потрясающая новость!
Свои слова она подчеркивала широкими взмахами рук. «Будто роль играет, – подумал я. – Или выпендривается».
– Входи, входи.
– А почему ты в пиджаке? Ты куда-то собрался? – спросила она.
Странно, мне казалось, я выгляжу вполне нормально.
– Я только что с улицы. Выходил за пивом, – соврал я, снял пиджак и повесил на вешалку.
– Ух ты! – воскликнула Элис, войдя в гостиную.
Забыл сказать: там я тоже прибрался и пропылесосил. Даже сгреб гору компакт-дисков под кресло.
– Роза!
Мне было интересно, как она отреагирует. Многие девушки моего круга подчеркнуто равнодушны к цветам и шоколадным конфетам в отличие от девушек светских или просто бедных.
«Вижу, что роза, – всем своим видом говорят они, – но вы только не подумайте, что это, если она мне нравится (может, нравится, а может, и нет) дает вам право обращаться со мною как с глупенькой девочкой. Шоколада, впрочем, я поем. С видом ироничным и понимающим».
Не хочу сказать, что девушки моего круга умнее, чем бедные и светские, – хотя в огромном большинстве когда-то они были умнее и беднее, – просто свой ум они используют иначе. Умная светская дама, как правило, «смела до дерзости, безбоязненно ходит одна, куда хочет, и добивается, чего хочет». Но в мужчинах ей нравится «старомодная учтивость». Вообще-то девушки победнее ничем от нее не отличаются. А мои сестры по духу живо интересуются успехами и ошибками феминистского движения семидесятых годов и тем, могут ли они позволить себе что-нибудь от Прада или Жан-Поля Готье.
– Символ твоей приязни, – чуть заплетающимся языком произнесла Элис, взяла розу за стебель, понюхала, но вряд ли что-либо ощутила, поскольку тепличные розы не пахнут.
Она улыбнулась. Пес ретировался из гостиной, чтобы прийти в себя.
– Вот, значит, как ты живешь. Покажешь потом квартиру?
– Можно, – промямлил я, вдруг вспомнив свою комнату, неприбранную настолько, что Эмили, моя полярная подружка, говаривала, что сюда впору вызывать не уборщицу, а спецотряд по разбору завалов после авиакатастрофы.
– Ты хотел что-то сказать, прежде чем я сообщу мою новость?
Оказывается, Элис говорила со мной.
– Нет, давай ты первая.
– По-моему, лучше ты. Наверное, наши новости как-то связаны.
– Откуда ты знаешь?
– Женское чутье.
Она вовсю кокетничала, что несколько меня раздражало. Подобное поведение раздражает меня и в лучшие времена, но, наверное, сейчас я злился, догадываясь, что она может меня бросить.
– Нет, нет, давай сначала выпьем.
Элис села на диван. Я откупорил шампанское.
– Не скажу тебе мою новость, пока не услышу твоей, – глупо хихикнула она.
«Интересно, – подумал я, – сколько она уже выпила?»
Затем сел с нею рядом, радуясь возможности наконец-то выпить, но мучительно сознавая, что шампанское в гомеопатических дозах (не более бокала на один прием) вряд ли на меня подействует.
Элис сделала глоток и поставила свой бокал на пол. Она по-прежнему хохотала. Не успел я пригубить шампанского, как она стремительно поцеловала меня снова, что было еще более неприятно, чем кокетство, и положила руку мне между ног.
– Давай поиграем, – расстегивая на мне ремень, предложила она. – Кто первый кончит, первый и рассказывает.
Я эту затею не оценил, но, с другой стороны, вдруг Элис больше никогда не допустит меня к себе? Так хоть будет что вспомнить. Я залпом допил шампанское и, не говоря ни слова, притянул ее ближе. Мы поцеловались, моя «страсть» взыграла, и, как тогда с Полой, меня захлестнула бесшабашная лихость, бездумное наслаждение плохим поступком. Если плохо было бы признаться в измене до того, как мы переспим, после – просто ужасно. И все же в недолгом отчуждении после близости мне будет проще выговориться, потому что Элис покажется не такой притягательной. Грустно, конечно, но уж как есть.
Я подмял ее под себя, распластал на диване. Прежнее раздражение смешалось с томлением, и я ощутил невероятную жажду сделать ее своей, забыть обо всем, что нас разъединяет. То же чувство я испытывал, когда встал за спиной у Джерарда и едва не толкнул его под колеса, только сейчас решить предстояло всего-навсего, как распорядиться самим собой, что проще. Как быть, я не знал. Сиюминутное удовлетворение или долгая игра? Пес вошел в гостиную и уставился на нас. Как бы поступил он? Собаки – отличные поводыри для слепых, но как быть с эмоциональной слепотой? Где они, поводыри для души, собаки, которые предупреждают: «Вот тут лучше к ней прислушайся», а потом советуют, что делать дальше? Где обучают таких собак, где их найти? Ни за какие деньги не купишь.
– Сейчас отделаю тебя так, как никто и никогда, – сказал я.
– Поглядим, на что ты способен, – ответила она, расстегивая мне брюки, и запустила руку внутрь. Злая, скрытная, прекрасная, пьяная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136