Мне выплатят огромную компенсацию за моральный ущерб, и остаток дней мы проживем в роскоши.
Мы поедем в Париж и начнем грубить французам раньше, чем они успеют нагрубить нам, так что придется поторопиться. Мы напьемся в Праге, налижемся в Калифорнии, наберемся в Берлине. Мы будем вместе ходить по супермаркету, чтобы только посмеяться над парниковыми овощами, немного повздорим насчет вкусовых качеств борща, а вообще еда на нашем столе будет появляться сама собой, как по мановению волшебной палочки. Наша жизнь будет изумительна и непорочна – как тот эпизод из «Бутч Кэссиди и Санденс Кида», где они гоняют на велосипедах, – и в ней не будет места скучным служебным заботам: в счастливой Аркадии никто не работает.
Знаю, для одной фотографии этого многовато, и, возможно, я слишком увлекся, но девушка действительно была просто загляденье. И, что самое замечательное, снимок делал Фарли, который, как мне известно, считал большим личным достижением, если ему удавалось полностью уместить фигуру в кадр, не обрезав голову или ноги.
Я уже собирался сказать что-нибудь подходящее случаю, но Джерард меня опередил. Есть у нас с ним точки пересечения, пять-шесть общих баек, которые всегда приходят на ум при встрече со старыми друзьями. Как-то, очень давно, будучи в Уэльсе, мы с ним зашли в паб в компании прехорошенькой девушки, и хозяин сделал ей комплимент в выражениях, уже сто лет как вышедших из употребления.
– Боже, – воскликнул он, – да она взглядом сальную свечку выпрямит!
Мы оба сочли фразу очень занятной по подбору слов и по накалу, с каким она была произнесена, и именно из-за того, что она слегка нас шокировала, мы невольно повторили ее вслух. Наша спутница вряд ли поняла, что привело нас в такой восторг, более того, могла подумать, что мы считаем возможным так говорить о женщине – а мы действительно считаем это возможным, но не столь прямолинейно. Поэтому я был рад, что на сей раз фразу повторил Джерард, передразнивая резкий уэльский выговор бармена.
Здесь следует отметить два обстоятельства. Первое: у нас с Джерардом сошлись мнения о женщине. Для Джерарда, надо вам заметить, идеал женщины – четырнадцатилетний подросток, с едва заметными грудками, «в меру заостренными на концах» (цитирую дословно). Волосы у нее должны быть темные и непременно стриженные под мальчика; помада – рубиново-красная, но вообще косметики не должно быть много. Она не должна командовать, но и размазней быть тоже не годится.
Второе: запах сигаретного дыма в комнате, хотя ни я, ни Джерард не курили.
Когда я увидел Элис, мне сразу бросилась в глаза ее улыбка – или ее чувство стиля? Или манера говорить? Все эти вещи я заметил уже потом, тогда они как-то прошли мимо меня.
По фотографии на экране я не понял, какого размера у нее грудь. В любом случае, скорее всего, мы, по крайней мере я, смотрели именно на грудь с целью оценить ее общую площадь. Джерард заявил, что на такое можно смотреть не больше доли секунды, чтобы не ослепнуть. Поскольку мы оба сидели перед экраном, я – на вертящемся стуле, Джерард – на обычном мягком, наши взгляды падали прямо на вышеупомянутую точку, причем находилась она слишком близко, не более чем в полуметре от глаз. У меня просто не было выбора, смотреть или не смотреть; только так я мог убедиться, что там, чтобы тут же отвернуться. Так иногда девушки настаивают, чтобы их кавалеры не смотрели на других женщин. Откуда узнаешь, что смотреть нельзя, если не посмотришь? Нельзя же догадаться вслепую, что прямо мимо вас идет симпатичная девушка. Так или иначе пялиться на ее грудь мне стало немного стыдно, и я действительно отвернулся, хотя это проще сказать, чем сделать. В результате я вперил взгляд в левый верхний угол экрана, задрав голову, как ребенок от ложки с горьким лекарством.
…Боковым зрением я уловил, что реальная Элис одета в черное облегающее трико с застежкой-»молнией» на груди и небольшим овальным вырезом, обнажавшим ключицы. Грудь у нее казалась огромной; это потом я понял, что на самом деле у нее просто очень тонкая талия. У Элис было тело танцовщицы из Королевского балета, которой пришлось уйти, потому что ей не могли найти лифчика по размеру.
В общем, она была вылитая девушка-шпионка из фильма шестидесятых годов. Для полноты ощущения в руке не хватало только пистолета с глушителем вместо сигареты на изготовку: правая кисть на левом локте, левая подносит сигарету ко рту. До сих пор не понимаю, почему она тогда оделась именно так. Возможно, она и правда была шпионкой из шестидесятых годов, и то был ее костюм для занятий карате, подчеркивавший каждый изгиб, хотя от тела оставалось впечатление одного сплошного изгиба, одного идеального искажения пространства; уверен, хороший художник мог бы нарисовать ее фигуру единой линией, и вы узнали бы ее безошибочно. При одном взгляде на нее я понял, что крутить с другими женщинами теперь будет трудновато. Единственный, пусть мужчина, с кем я мог бы сравнить ее, был Фарли, такой красивый и хорошо одетый, что затыкал за пояс всех остальных парней, не успев даже открыть рот. Вообще-то я терпеть не могу смазливых мужиков, потому что они… ну, потому что завидую. Ничто так не раздражает, как чужое совершенство, как бы они ни старались его скрыть. Нет, я и сам не урод, просто не высший класс, а хотелось бы.
– Зачем выпрямлять взглядом свечи? – спросила девушка с каким-то непонятным мне акцентом, хотя, боюсь, после выразительной пантомимы Джерарда с вилянием бедрами и закатыванием глаз акцент вполне мог оказаться валлийским. Затем она подошла ближе, близоруко вглядываясь в экран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136