Как говорил один мой школьный учитель, кишка тонка.
Уходя от темы – правильно, я ведь не «голубой», и хватит об этом, – и возвращаясь к одежде, в глубине души я подумывал взять кредит в банке и купить себе что-нибудь от Армани или другого столь же пафосного модельера, но побоялся, что Элис сочтет меня пижоном, а пижонство и китч – две большие разницы. Новое платье короля – образец хорошего вкуса, когда все им восхищаются; пижонство – когда люди понимают, что никакого платья нет. А китч – когда все мы решаем, будто ходить голыми весело, и ничего кроме.
Золотое правило, которому надо безоговорочно следовать, чтобы не попасть впросак, таково: некоторое время мода должна служить верхом безвкусицы, по крайней мере, у нас в Британии. Одежда от Армани для меня пока что пижонство только из-за того, какие люди у него одеваются. Не то чтобы я зарекался носить вещи от Армани, но подожду, пока они из пижонских станут китчевыми.
Что меня изумляет в настоящих богачах, которых я периодически наблюдаю во время прогулок по Челси, так это их одинаковость. Разумеется, даже среди них попадаются люди творческие и интересные, но почему-то все они предпочитают тратить деньги на один и тот же набор: Армани, «Лендровер», «Харлей-Дэвидсон», Шанель, причем, как правило, выглядят ужасно. Синие пиджаки для мужчин, свитера со спущенными плечами для женщин, яхт-клубные мокасины на каждый день, туфли от Черч или Джимми Чу на выход. Просто удивительно, что люди, которым деньги дают неслыханную во всей истории свободу, мирятся со столькими ограничениями.
У богатых есть деньги, а остальным приходится довольствоваться стилем. Со времен юношеского увлечения панк-роком во мне осталась крупица элитарного высокомерия – и некоторая убежденность в том, что, если вы уже о чем-либо слышали, значит, оно уже вышло из моды. Как я уже сказал, то же самое в клубах: горячая новость нынешней недели к неделе следующей уже безнадежно остывает. Цель одежды – как можно полнее выражать индивидуальность, но в еще большей степени – доказывать, что вы принадлежите к некоему кругу избранных и носите не то, в чем проводит субботний вечер каждый биржевой маклер. При всем при том по большей части я выгляжу как мешок с дерьмом и в свет выхожу в тех же заношенных, затрапезных и немодных шмотках, что и на работу.
Где хоронить Фарли, мы не знали. Для человека, настолько лишенного корней, казалось подходящим любое место, кроме разве что женского туалета в ночном клубе «Сплетни», где его пепел использовали бы вместо понюшки кокаина. Не было в нашем отечестве поля, над которым этот пепел хотелось бы развеять, не было знакомого с детства уголка, где нашему другу приятно было бы упокоиться. Мы понятия не имели, где похоронены его родители, и, хоть знали, что родом он приблизительно из Хетфордшира, выяснять это казалось нам совершенно излишним. О родителях он в жизни словом не обмолвился, так с чего вдруг после смерти ему будет приятно их общество? Люди, которых хоронят рядом с родственниками, для меня вообще неразрешимая загадка: их вечность, должно быть, похожа на нескончаемый семейный рождественский праздник – постараться не огорчить бабушку спорами, какую программу райского телевидения включить, и все время думать, какую часть жизни, если это слово здесь уместно, можно открыть родственникам, не вызвав их беспокойства и неудовольствия.
Корнуолл казался вполне приличным местом, поскольку там Фарли утонул, и нам не пришлось бы перевозить тело в Лондон, но я не собирался обрекать Фарли на вечное поселение в каком-нибудь «дивном уголке», в окружении пластмассовых эльфов и четырех поколений идиотов-отдыхающих, включая годовалых младенцев с серьгами в ушах.
Поэтому мы остановили выбор на Брикстоне, предположив, что там, где Фарли нравилось жить, он не был бы против и упокоиться.
Повертевшись дня три-четыре вокруг нас и день походив за нами хвостом, полиция с сожалением закрыла дело Фарли. Детектив № 2 звонил через два дня после первой беседы и спрашивал, почему Джерард утром уклонился от встречи с ним, прыгнув в автобус. Джерард объяснил, что ни от чего не уклонялся, а просто спешил на работу и хотел успеть на автобус до метро, поскольку для велосипеда на улице было слишком мокро. № 2 что-то пробурчал, задал еще пару вопросов, а потом спросил, где идет «Мышеловка». Я слышал, как Джерард говорит: «Посмотрите в «Тайм», там есть афиша», «взаимно» – и, перед тем как положить трубку, – «полисмен понял».
По словам Джерарда, детектив № 2 просил одного из нас поехать в Корнуолл на опознание тела, чего мне делать не очень хотелось. По моему глубокому убеждению, Джерард, давно привыкший к жутким и безобразным смертям, психологически подходил для этого тяжкого дела куда лучше, чем я. Джерард буркнул, что мне, дескать, пора познакомиться с настоящей жизнью, но я искренне не понимал, что полезного и поучительного могу почерпнуть от вида смерти и разложения. Точно так же не понимаю книг и фильмов о серийных убийцах или типах, делающих гадости другим. Как социальное явление убийцы не более интересны, чем малолетние поп-звезды, разве только чуть менее неприятны и наделены большей силой духа. Тем не менее их деяния не вызывают у меня ни малейшего любопытства.
«Истина, – говаривал один мой знакомый, который любил одеваться в черное и, не дрогнув, читал в любом количестве стихи Джимми Моррисона, – в крайних проявлениях общества». В общем, да, хотя и в умеренных тоже, и везде, куда ни бросишь взгляд, – было бы желание эту самую истину понять. И заглядывать на тайную сторону жизни для этого вовсе не обязательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136