Сколько существует разновидностей поцелуя? Например, «вези меня домой, животное, и бери немедленно». Поцелуй Элис был не таков. Или вот еще: «отстань и засыпай спокойно». Тоже не похоже.
Еще есть оборонительный поцелуй «не лезь, если наелся луку» и «поцелуй тетушку», затем упреждающий поцелуй «погоди, подлец, вот доберемся домой», столь любимый теми, кто на вечеринках по часу дожидается пропавшего невесть куда спутника жизни. И, разумеется, «осторожно, я только что накрасила губы». Но поцелуй Элис все равно не напоминал ни один из вышеперечисленных.
Он был обольстителен и говорил: «Может, будет и что-нибудь еще, но не знаю, правильно ли мы поступаем, и я очень пьяна». Сомнения в нем было больше, чем в «обещании чего-то еще, я очень пьяна, но хочу тебя безумно», но меньше, чем в «не знаю, правильно ли мы поступаем, но ты мне нравишься, хоть тебе и придется подождать». По крайней мере, так я это понял. Надеюсь, надежда не настолько ослепила меня, чтобы истолковать в свою пользу следующее: «Я так напилась, что не понимаю, что делаю, и серьезно пересмотрю свою позицию, когда протрезвею». Поцелуй длился чуть дольше обычного дружеского прикосновения к губам, но не столько, чтобы считать его откровенным.
Через полсекунды все закончилось, но я с прискорбием вынужден отметить, что ощущение было… ну, огненное. Знаю, подобные сравнения уместны лишь в женских романах или в лирических рок-балладах, но что было, то было. Он обжег меня. По горлу прошел восхитительный ток, точно я проглотил что-то странное, очень острое. Элис улыбнулась, затягивая меня в океанские глубины своей прелести. Я чувствовал, как во мне и вокруг меня происходят некие перемены вселенского масштаба, словно весной на рассвете или осенью в сумерки.
Разное проплывало у меня перед глазами. Я увидел нас двоих с нашими детьми, сильными и умными, хоть и не такими сильными и умными, как я сам. Один из них будет очень одарен музыкально, потому что у меня к музыке способностей нет и я не чувствую угрозы в той области, где точно не смогу составить достойную конкуренцию. Другой получит какую-нибудь медаль за достижения в футболе и скажет: «Это целиком заслуга моего папы. Он столько помогал мне». Затем я увидел Элис в шестьдесят лет, по-прежнему красивую, с той же улыбкой океанской глубины. Она уговаривает меня заводить молодых подружек, говоря: «Разнообразие – соль жизни». У нас будет идеальный брак.
Лет в шестнадцать, приводя в дом своих девушек, я сразу же вел их к себе в комнату. Мама вечно спрашивала, что я там с ними делаю, а я отвечал – читаю стихи, во что ни она, ни я не верили. На самом деле я по четыре часа пытался снять с очередной девушки лифчик, что мне обычно не удавалось. Мама, однако, относилась к своим родительским обязанностям с предельной серьезностью, особенно к необходимости бдеть и надзирать. Поэтому каждые полчаса она врывалась ко мне с подносом наперевес, крича: «Кому чаю?» – как нью-йоркские полицейские кричат: «Стоять, умник!» Помню, она буквально вкатывалась в комнату кубарем, будто в кинокомедии, но на самом деле это вряд ли.
Так или иначе моя техника скоростного высвобождения из объятий была филигранно отточена именно тогда, в самом нежном возрасте. Поэтому, уголком глаза увидев Лидию, свою бывшую подружку, я отшатнулся от Элис, как от чумы.
Элис немного удивилась, но, кажется, все поняла правильно, когда заметила Лидию. И мне было приятно, что прилюдные нежности для нее такое же табу, как и для меня.
– Значит, в следующий четверг? – спросил я с надеждой.
– Да. Позвони, договоримся.
– Ладно, – кивнул я с бесстрастным лицом лас-вегасского шулера, заглядывающего в чужие карты.
Вернулся Джерард, и в уборную пошел я. Оказавшись один, несколько раз подпрыгнул перед зеркалом и пару раз крикнул: «Есть!» Затем совершил круг почета по комнате, раскинув руки, как воин-победитель над поверженным ниц противником, и издал громкий боевой клич.
– Вид у тебя довольный, – сказал чей-то голос. За моей спиной стоял незнакомый парень.
– А, это из-за футбола, – отозвался я. – Наши выиграли, вот и все.
Джерард тем временем занял мое место на диванчике. Это меня порадовало, ибо автоматически сняло проблему, на каком уровне близости быть с Элис до конца вечера. Сиди я по-прежнему с нею рядом, ломал бы голову, положить или не положить ладонь ей на колено, нормально ли закинуть руку на спинку дивана, прилично ли допустить, чтобы эта рука коснулась ее. А поскольку я теперь сидел напротив, вопросов вообще не возникало. Оставалась, правда, проблема прощального поцелуя – в щеку или в губы, вежливо или страстно, но это потом. От пива и губ Элис у меня кружилась голова. С пивом одна беда – от него пьянеешь, что не является единственной целью пития. Опьянение – путешествие, в котором время в пути важнее прибытия в пункт назначения. Поэтому я всегда отдаю предпочтение некрепким сортам.
Джерард, как я понял, опять рассуждал о реинкарнации.
– В ней все дело, если только на секунду задуматься, – вещал он.
– А если подумать чуть дольше, поймешь, что дело в другом, – вставил я.
– О чем тогда мы говорим? – спросил он. Его колено касалось колена Элис. Когда, было дело, я выиграл у Джерарда в шахматы, у него оставались слон и королева и он заранее торжествовал победу. Возможность мата я увидел всего за ход до того, как объявил его. Это же чувство я испытывал сейчас: супершпион, захваченный в плен злым гением, но знающий, что вот-вот сработают заложенные им бомбы. Давай, думал я, трогай ее за коленку. Сегодня вечером, друг мой, ты проиграл.
– Не знаю, просто, по-моему, интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136